Книга История руссов. Держава Владимира Великого - Сергей Лесной

Матвей из Мехова[168]сообщает, что в 1298 г. пражские «гроши» заменили в Польше «шкурки с головок и лапок белок» («pelliculis capitum et extremitatum asperiolorum»).

Нейштадт в Ливонской хронике XVII в.[169]писал, что бременские купцы, когда они начали торговать в 1184 г. с Ливонией, застали там употребление беличьих ушек, украшенных серебряными гвоздиками, вместо монеты (очевидно, полная аналогия с «ушками» на Руси).

Наконец, имеется чрезвычайно важный исторический документ: договор XIII в. новгородцев с готландцами, где сказано: «…quelibet lodia dabit vectoribus 4 panes et unam scutellam butiri; si panes haberi noluerint, dabuntur eis pro quolibet pane due cunen et pro butiro 3 capita martarorum»[170].

Таким образом, и «куны» (cunen) и «головки куниц» (т. е. «мордки») (capita martarorum) были расчетной единицей между новгородцами и готландцами, равно как и хлебы (очевидно, в мелких расчетах).

Подобные же указания можно найти у Гильберта Ланнуа[171]в его путешествии в Россию (1412–1414), у Рубруквиса[172](1253) и т. д. Здесь уместно будет сказать несколько слов о споре «меховистов» и «антимеховистов» и о методах ведения его последними.

Ф.И. Михалевский (Очерки истории денег и денежного обращения. М., 1948. С. 233) пишет: «Иностранцы, на которых ссылаются «меховисты», писали большей частью не о своих наблюдениях, а с чужих слов. Так, указанный выше Рубруквис сам на Руси не был, а сведения о Руси получил во время своего пребывания в татарской орде, куда был послан Людовиком IX для обращения татар в христианство».

Чтобы выяснить, как было на самом деле, приведем для сравнения цитату из Шодуара (I, с. 10)[173]: «Монах Рубруквис, посланный в 1253 г. от святого Лудовика к татарам, для обращения их в христианство, и видевший много русских в Орде, свидетельствует, что между ними были в обороте кожаные деньги, или лоскутки кожи, за монету. Он пишет: “Между русскими употребляются, вместо денег, цветные кусочки кожаные”».

Таким образом, Рубруквис видел все собственными глазами. Он указывает, что кожаные деньги ходили между русскими купцами даже на чужой территории. Это особенно важно. Значит, несмотря на возможность производить мелкие расчеты между собой, употребляя самые разнообразные восточные монеты, а также, несомненно, западноевропейские, византийские и т. д., русские все же пользовались между собой собственной системой.

Отсюда вывод, что остальное население на Руси пользовалось кожаными деньгами и подавно. Если в столице Орды при наличии иностранной мелкой монеты русские употребляли свои кожаные деньги, то на Руси употребление их диктовалось просто железной необходимостью.

Не менее основательно возражение против «меховистов», что, мол, если кожаные деньги играли большую роль в мелком размене, то почему в кладах с арабскими диргемами[174]столько монеты, разрезанной пополам или даже начетверо?

Ответ на это следующий: 1) присутствие в кладах резаных диргемов вовсе не означает, что в мелких расчетах арабы не употребляли в торговле с руссами кожаных денег, их не прятали, ибо они сгнивали; 2) разрезание серебряной монеты объясняется вовсе не отсутствием кожаной, а полным отсутствием в обороте тогдашнего времени медной монеты, при мелких расчетах арабские купцы могли платить русским только фракциями своих монет; 3) (и главное) на Востоке медные монеты не были в большом ходу, поэтому за долгую жизнь серебряной монеты всегда бывали случаи необходимости мелкого расчета, — единственным выходом из положения было разрезание серебряной монеты. Поэтому совершенно очевидно, что многие диргемы разрезывались еще до прибытия на Русь.

Насколько легковесны возражения против «меховистов», видно из следующего объяснения Михалевского (с. 234): «Мордка может относиться к изображению звериной морды на монете». Допустим, что монету с мордой зверя называли «мордкой», но существовали ли на Руси такие монеты?! Казалось бы, что автор, пишущий узкоспециальный труд о деньгах, должен был бы знать о существовании книги барона Шодуара, в которой изображены все русские и иностранные монеты, ходившие когда-либо на Руси, и не стоило особого труда заглянуть в нее. В этой книге нет даже малейшего подобия того, что можно было бы назвать «мордкой». Такова полная беспредметность в методе гуманитаристов. Наконец, если принять объяснение Михалевского, что могла означать «обеушная мордка»? Неужели были монеты с изображением одноухой морды?

О свидетельстве Герберштейна (с. 233) Михалевский отзывается так: «Герберштейн был в Москве в XVI в., когда сведения о меховых деньгах могли дойти только в виде туманного исторического предания»[175]. На с. 232 он пишет: «В. О. Ключевский в “Сказаниях иностранцев о Московском государстве” цитирует бургундского путешественника Гильбера Ланнуа, бывшего в Новгороде в 1412 г. Ланнуа пишет, что “монетой в Новгороде служат куски серебра около 6 унций весом, без всякого изображения, золотой монеты нет, а мелкой монетой служат головки белок и куниц”». Итак, достоверность сообщения Ланнуа никем не оспаривается. Почему же через сто лет слова Герберштейна о том же самом вызывают сомнения?