Книга Бессердечный - Павел Корнев

– Тогда идемте! – позвал я, отталкиваясь от стены, и старик проворно подался назад.

– Выбросьте нож! – потребовал он.

Я безмолвно выругался, достал титановый клинок и кинул его на пол.

– Идите первым! – приказал сиятельный, снимая с дверной ручки пиджак. – И без глупостей!

Мы двинулись к лестнице, поднялись на третий этаж, а в коридоре меня вновь скрутил сердечный приступ. Пока корежили судороги, старик первым прошел в спальню, огляделся и вышел обратно.

– Ее там нет! – с нескрываемой злостью обвинил он меня во лжи. – В комнате нет ни одной книги вовсе!

– Ну разумеется нет! – прохрипел я, понимаясь с колен. – Там есть увеличительное стекло, идиот!

– И что с того?

– От безденежья, – поморщился я, массируя ладонью грудь, – пришлось распродать часть библиотеки букинистам. По частям. Кому именно что досталось – помню только я. Так что поаккуратней с вашим талантом. И если думаете, что достаточно будет просто узнать название, то смею заверить – в разных изданиях одной и той же книги текст мог претерпеть определенные изменения. И уж точно изменялась разбивка по страницам!

Прозрачно-светлые глаза старика загорелись недобрым огнем, но от новой экзекуции он воздержался и лишь указал на дверь:

– Проходите!

Я зашел в спальню, сел за письменный стол и попытался открыть его верхний ящик, но рука вдруг обвисла безвольной плетью. Старик сам открыл его, достал увеличительное стекло и принялся разглядывать фотокарточку.

– Ничего не разобрать! – заявил он.

– Старость не радость, – ухмыльнулся я в ответ.

– Не все до нее доживают, – парировал сиятельный.

Намек был прозрачней некуда, и я потребовал:

– Дайте мне.

Получил фотокарточку и лупу, присмотрелся и вдруг неким наитием угадал, что за книгу держала тогда мама в руках.

Не колебался ни мгновения. Быстро сунул пожелтевший снимок в рот и принялся пережевывать его, стремясь измолоть жесткую бумагу зубами, а лучше – проглотить и оставить сиятельного в дураках.

Не успел. В глазах вдруг помутилось, я соскользнул с кресла и бухнулся на пол. Старик присел рядом и без особых церемоний разжал мою челюсть клинком перочинного ножа. Вынув измусоленный и промокший от слюны комок, он выпрямился и с раздражением выкинул его в дальний угол.

– Зачем вы это сделали, виконт? – с досадой спросил сиятельный, нервно пройдясь по комнате.

Онемение понемногу отступило, и я прохрипел:

– Без меня не расшифровать…

– Бросьте! – отмахнулся старик. – У вас даже не было всего шифра! – И он с нескрываемым превосходством добавил: – А у меня есть!

Я оторвал голову от пола, пригляделся и с нескрываемым удивлением обнаружил, что сиятельный неведомым образом раздобыл копию не только моей карточки, но и ее оторванной части.

– У вас нет книги! – выдал я тогда и попытался подняться с пола.

– В самом деле? – ухмыльнулся старик и взял с кресла оставленный там лепреконом томик «Приключений Алисы в Стране чудес». – Сдается мне, все же есть.

Сиятельный уселся в кресло, выложил на широкий подлокотник оба фотоснимка и принялся листать любимую книгу мамы, поочередно выписывая что-то из нее в свой блокнот.

– Вы крайне самонадеянный молодой человек, виконт, – бормотал он между делом себе под нос, – видно, пошли в деда. Эмиль отличался изрядной взбалмошностью, вечно витал в облаках и строил прожекты. Он дополнял брата, но без него ничего собой не представлял. Заурядная личность, склонная к необдуманным авантюрам.

Я осторожно наполнил легкие воздухом и позволил себе неудобный вопрос:

– Что же вас всех так заботят секреты этого ничтожества?

– Ничтожества? Вовсе нет, – возразил старик. – Он был по-своему неплохим человеком, душой компании и любимцем женщин. Бездарным он не был, всего лишь непредусмотрительным. В карты играл замечательно, но продумывать партию на несколько ходов вперед не умел. Это его и сгубило.

– Свой секрет он запрятал просто отлично.

– Это не его секрет! – рявкнул вдруг сиятельный. – Это наш секрет, наш, общий! Эмиль шантажировал нас, втянул в свою нелепую интригу, подставил под удар! Все последние годы мы жили с зависшим над шеей топором, но теперь все закончится! Теперь все закончится!

Все закончится? Боюсь, что так.

Досадно. Умирать не хотелось ни капельки.

– Крепко он держал вас за причиндалы, – усмехнулся я, желая хоть немного отвлечь сиятельного и потянуть время, но тот вдруг вскочил с кресла и в недоумении уставился на запись в блокноте.

– Этого не может быть! – прошипел он, побелев, словно мел. – Этого просто не может быть! Немыслимо!

Старик подошел к столу, налил себе воды из графина, выпил, прошелся по комнате, вытирая платочком вспотевшее лицо.

– Не может быть! – упрямо твердил сиятельный, старея буквально на глазах. – Чертов недоумок! – выругался он, пошарил по карманам брошенного на кровать пиджака, достал из него коробок спичек и запалил фотокарточки. – Гореть тебе в аду, Эмиль! Гореть в аду!

Взгляд бесцветных глаз сиятельного остановился на мне, и, не желая подыхать на коленях, я поднялся с пола и навалился на спинку стула, не в силах сделать и шага. Старик с неприятной улыбкой вытянул вперед пустую руку и сжал кулак. Я вздрогнул, ожидая хлесткой боли, но нет – боль навалилась медленно, давая прочувствовать каждый свой укол, каждую искру.

– Зря Эмиль все это затеял, – выдохнул сиятельный, который выглядел теперь немногим лучше меня.

А я был откровенно плох. В глазах потемнело, ноги подгибались, пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы вновь не повалиться на четвереньки. В дверях возникла фигура лепрекона, он посмотрел на меня с нескрываемым недоумением, покрутил пальцем у виска и скрылся из виду.

– Сердце, – промолвил старик. – Ваше сердце больше не бьется, виконт.

И наступила тишина. Смолкли все звуки, стук дождя по крыше, раскаты грома, шорох ветвей по ставням и дребезжанье оконных стекол.

Звуки умерли, но по недоуменному виду сиятельного я вдруг понял, что странное наваждение захватило и его.

– А не износилось ли ваше сердце? – прошипел я и на одном, возможно последнем, дыхании произнес: – Только посмотрите на себя – бледный, вспотевший, с одышкой и учащенным сердцебиением. Боитесь умереть от сердечного приступа? Умереть, так и не добившись своего?

Старик боялся. Не пришлось даже толком разжигать этот страх своим талантом, хватило одного глубочайшего разочарования. Сиятельный упал на колени, потом медленно подался вперед и ничком повалился на пол.

Меня передернула новая судорога, грудь пронзила боль, несравнимая с прежними приступами, возникло ощущение, будто сердце выворачивают наизнанку, и все же после немыслимо долгой паузы оно вновь принялось биться, вновь стало разгонять по жилам кровь.