Книга Сироты небесные - Ирина Андронати
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Отряд особого назначения собрался в точке рандеву почти весь – из двадцати девяти бойцов, начавших движение со своих позиций, до Старого сада дошли двадцать шесть. Плохо было то, что не дошёл сам командир, Егор Сомов, его продолжали ждать, хотя, разумеется, формально командование принял на себя комиссар отряда, Кривицкий. Его знали, ему верили, но за Егором готовы были восторженно идти в кровь и в огонь, а с Кривицким было просто хорошо посидеть и попеть под гитару.
Егор был уже почти мёртв, хотя об этом никто не подозревал и ещё не скоро станет известно. По дороге он сорвался с «партизанки», по пояс угодил в ползун – и, понимая, что ничто его не спасёт, ударил себя ножом в шею. Теперь он тихо умирал от потери крови, лишь изредка приходя в себя и снова и снова досадуя на свою неловкость…
Когда сгустились сумерки, Кривицкий скомандовал: вперёд.
На Судейской площади горели костры. Перед Большим Домом группками по десять-пятнадцать человек стояли абы, кто с оружием, кто без, а с огороженной площадки над входом, освещённый дымными и красными «священными огнями», кричал сорванным голосом поп Паша.
Он кричал на ыеттёю, и поэтому бойцы отряда долго не могли его понять.
Потом оказалось, что они стоят вперемешку с абами и слушают.
Потом к Паше присоединились ещё двое: пожилая женщина из местных и Белоцерковский, второй секретарь обкома. Первой заговорила женщина. Она сказала, что теперь уже точно известно: столкновение организовали обитатели Верхнего. Пока неизвестно, какую цель они преследовали, но зато известно, какими методами пользовались. Это подкуп, убийства, ввоз незаконного оружия, провокации. Они использовали народ Ыеттёю для своих грязных целей, сделав многих из них насильниками и убийцами – чем нанесли ему непереносимое оскорбление. Ыеттёю теперь остается одно: либо вынудить Верхних признать свою вину и принести извинения не только на словах, но и на деле – либо умереть до последнего человека… Потом заговорил Белоцерковский. И мы, и вы оказались жертвами гнуснейшей провокации, которая была хорошо подготовлена – и всё-таки провалилась. Цели организаторов не были достигнуты – и теперь уже никогда не будут. Более того: пролитая невинная кровь не разъединила, а скрепила нас. Мы осознали – у нас есть общий реальный враг, один на двоих – сильный, коварный, безжалостный. Он нанес нам удар подло, исподтишка, надеясь, что мы не разберемся и перебьём друг друга, брат брата… Так ударим же в ответ!
Толпа заворчала…
* * *
Как оказалось, издали всё выглядело страшнее, чем было на самом деле. В самой больнице пожар охватил только одно крыло, а с густым дымом и взрывами сгорел сарай, в котором хранился инвентарь, запасы спирта и растительных масел, прессованного сена и жмыхов для ездовых козлов и птиц… Сейчас всего лишь валил густой дым, и свет двух не слишком сильных прожекторов еле пробивался сквозь него.
– Вон она, – сказала Лизка. Она была чертовски глазастой.
Мать стояла в окружении группы людей с лопатами и ломами и что-то говорила им, рубя кулаком воздух. Неподалёку от них лежали в ряд несколько тел, прикрытых тканью.
– Мам! – заорал Артурчик.
Она оглянулась мгновенно…
Потом было несколько минут, которые Артурчик просто не запомнил. Его трясли за плечи, ему о чём-то кричали, плыл дым – и наконец он сообразил, что надо сказать: Спартака мы вытащили…
– Мы вытащили! – говорил он.
– …почему не…
– Мы его вытащили! Он не здесь!
– …сказано было…
– Спартак живой! Живой! Ты меня слышишь?!!
– …сама убью к чёртовой…
– Ты меня слышишь, в конце-то концов?!!
Наконец она сказала:
– Да.
– Это Лизка, – сказал Артурчик. – Она будет у нас жить.
– Хорошо, – отмахнулась мать. – Где он?
– У доктора Хаззарим-хуна, – сказала Лизка.
– А как это вас к нему занесло?
– Стрельнутый помог, – сказал Артурчик. – И ещё ребята. Они у него учатся. И Спартака они же волокли…
– Как он?
– Уже нормально. Правда, Лизка? Мы уходили – он просто спал. Пропотел весь…
– Веди. Нефёдов, возьми двоих – и со мной! Куда идти?
Артурчик сказал. Мать нахмурилась.
– Нефёдов, твою душу пеплом! Догоняй!
После дымного света темнота казалась такой плотной, что и не раздвинуть. Синеватый свет фонарика-жужжалки улетал вперёд шагов на пять, не дальше. Эти фонарики делали в школьной мастерской…
Как там Олег, подумал Артурчик. Как наши?..
У начала ненадёжного мостка остановились. Тросы раскачивались, бледно и прерывисто возникали в пустоте косые доски помоста. Там кто-то шёл.
– Стой, кто идёт? – грозно крикнул Нефёдов, наводя от бедра ружьё с коротким, но очень толстым стволом.
– Свои, – отозвался из темноты молодой цепкий голос. – «Чердак».
– «Карусель», – сказал Нефедов, но целиться не перестал.
Один за другим на твёрдое покрытие эстакады поднялись трое. Обернувшись, стали светить под ноги четвёртому. Потом ему помогли забраться. У него были заняты руки – на плечах он нёс Спартака.
– Нашего парнишку держали, – сказал тот, с цепким голосом. Теперь Артурчик его узнал: это был Шумбасов, первое отделение. – О, и Елена Матвеевна здесь… Опоили чем-то, до сих пор без сознания.
– Кто держал? – спросил Артурчик, чувствуя, что ноги под ним исчезают – будто он ухнул в ползун.
– Да абы, кто ещё. Мужик здоровенный и трое пацанов. Там у них схрончик был козырный, ни за что бы не догадаться… Свет их выдал.
– Что с ними? – спросила мать ровным голосом.
– Да не волнуйтесь, Елена Матвеевна, всё по-тихому сделали…
Раздался какой-то странный звук. Артурчик посмотрел, и все остальные тоже посмотрели в ту сторону. Это была Лизка. Зажмурив глаза, она ободранными руками изо всех сил зажимала себе рот и поэтому только шипела.
31-й год после Высадки, 14-го числа 4-го месяца. До рассвета
– Группа крови на рукаве,
мой порядковый номер на рукаве,
пожелай мне удачи в бою,
пожелай мне…
Хором допели, Санька украдкой сунул в рот пальцы, полизал подушечки. Отвык от железных струн…
Гитара была, что ни говори, странноватая, строила непривычно, но звук у неё был тёплый и богатый.
– Ещё одну, – сказал он, – и перерыв. Ага?
Все с неохотой согласились, что ага.
– Подпевайте. Последние две строчки повторяются.
