Книга Бродяга. Воскрешение - Заур Зугумов

Первой моей мыслью в тот момент было приехать и уничтожить всех этих акушеров и гинекологов, вместе взятых, но потом здравый смысл все же взял верх над безрассудством и горем, да и всегдашнее уважение к белым халатам не позволило мне совершить страшный грех.

Я не мог оставить жену наедине с таким горем, что, кстати, делали на моем месте очень многие ничтожества, посылая какие-то средства к существованию, а сами вновь отправлялись на поиски приключений.

Если все мои дети, волею судьбы разбросанные по белому свету, были, слава богу, живы и здоровы, то дочь в Махачкале нуждалась во мне, так что я спешно возвращался домой…

Глава 21

После написания предыдущей главы я долго не мог прийти в себя, с тоской и болью в сердце вспоминая свою покойную дочь. Покойную, потому что через семь лет после рождения на свет для того лишь, чтобы перенести столько мук и страданий, она умерла.

Видит Бог, даже самому ярому своему врагу — легавому, который когда-то пытал и мучил меня, подводя под вышак, я не пожелал бы такого горя. Некоторое время я пребывал в нерешительности — описывать ли на страницах этой книги все те мытарства и мучения, которые пережили мы с женой в связи с болезнью и смертью нашей дочери?

Но в конце концов, посоветовавшись с супругой, я решил написать все как было, но вкратце, ибо человек никогда не сможет рассказать, а тем более выразить на бумаге все то, что было связано со смертью его собственного ребенка. Хоть и спустя многие годы, это все же выше родительских сил, поверьте мне.

Не успел я приехать домой, как умер мой отец. Это был еще один удар судьбы, удар ниже пояса, который мне необходимо было пережить, чтобы не сойти с ума. Прошло то положенное время после похорон, во время которого, по мусульманскому обычаю, исполняются необходимые обряды по усопшему, прежде чем мы с женой начали предпринимать какие-то меры по отношению к безнадежно больной дочери.

Больше двух лет я постоянно находился рядом с ней, куда бы ни забрасывала нас судьба. Куда только мы с женой не возили ее: по разным врачам, по всевозможным знахарям, и в святые места, и, наконец, привезли ее в Москву. Больше месяца каждую неделю мы возили ее на сеансы какого-то мудреного массажа в клинику «Прима-медиа» возле метро «Семеновская», где нам и посоветовали положить ее в больницу, которая находилась на Ленинском проспекте, напротив гостиницы «Спутник», на операцию.

Думаю, нет надобности объяснять, каких денег и связей стоит родителям положить ребенка вместе с матерью в одну из самых престижных клиник страны, когда на одну койку здесь всегда претендует не один десяток больных. Тем более если больница эта находится в Москве.

Через несколько месяцев интенсивного лечения ей сделали операцию, после которой хирург, и он же лечащий врач, сказал нам прямо и без всякого стеснения, как я его и попросил, что если она проживет до семи лет, то будет жить, если же нет — значит, умрет.

Такие операции на головном мозге, тем более детям, наши нейрохирурги после соответствующей практики в США еще только начинали делать у нас в России, поэтому ему сложно было говорить что-то более определенное, вот он и был столь категоричен. Но тем не менее оказался прав: она прожила 6 лет и 7 месяцев.

Семнадцать дней я провел с ней в больнице с самого первого дня и до того, как ее выписали домой, и клянусь Богом: в своей жизни я не видел и не переживал ничего более страшного.

А если исходить еще и из того, что и до, и после этого кошмара я плотно сидел на игле, то искушенному читателю, думаю, нетрудно будет себе представить, в каком состоянии я пребывал. Но, видя, как страдает моя дочь, я сознательно обрек себя на эти муки, пытаясь хоть таким образом быть ближе к ее боли. Правда, я принимал трамал, но исключительно для того, чтобы быть хоть как-то полезным своей жене, ибо наркоман на кумаре был бы для нее источником дополнительных проблем.

Почти каждое мгновение на моих глазах страдали и умирали дети, так же как и моя родная дочь. Боль и ужас в глазах матерей сменялись стонами и плачем погибающих детей.

Жестокие удары судьбы обладают той особенностью, что, до какой бы степени совершенства или черствости мы ни дошли, они извлекают из глубины нашего «я» истинную человеческую природу и заставляют ее показаться на свет.

Порой во время бессонной ночи я размышлял, вспоминая всевозможные казино и дома терпимости, рестораны и скачки. Если хотя бы сотую часть тех денег, которые транжирились там людьми на кайф и развлечения, обратить во благо, то есть отдать в помощь таким вот заведениям, как это, какое бы это было богоугодное дело, сколько бы детей были спасены, сколько бы женщин-матерей молились бы за таких людей, а не проклинали, как проклинали всю жизнь меня как вора!

Многое тогда я передумал, многое переосмыслил, но к свету так до конца и не дошел. Но я не имел права расслабляться, потому что должен был поддерживать жену, которой, откровенно говоря, диву давался. Откуда в этой худенькой, хрупкой и нежной женщине было столько мужества и терпения? Столько сил и материнской любви? Лишь только после этих кошмарных семнадцати дней я действительно понял, что настоящая женщина намного сильнее мужчины и во многих вопросах превосходит его.

В то время когда мне приходилось безбожно воровать, рискуя больше, чем когда-либо, чтобы оплачивать счета врачей и покупать дорогостоящие лекарства для дочери, я многого не понимал. Я предполагал, что Бог не дает мне спалиться лишь из жалости к моему больному ребенку, но это было далеко не так. Всевышний испытывал меня, постоянно давая почувствовать и тем самым вразумить, что на чужом горе счастья не построишь…

Остановись, пока не поздно, как бы предупреждал Он меня, но куда там! Сейчас, спустя годы, многое осознав и обдумав, я абсолютно уверен в том, что мои выводы правильны.

Неизменными спутниками в моих похождениях в то время были Наташа и ее супруг, который успел уже к тому времени освободиться. Втроем мы крали и в столице, и за ее пределами, то по карманам, то по хатам, до тех пор, пока не расстались уже почти навсегда.

После операции, а ее провели в день моего рождения, мы вылетели с женой и прооперированной дочерью в Махачкалу. Нам оставалось только одно: ждать. Ничто так не гнетет человека, как неизвестность, тем более когда дело касается здоровья ребенка, и обычно он скорее ожидает дурных вестей, чем хороших. К тому же вестники несчастья скачут всегда быстрее, чем вестники добра. Но каждый ждет по-разному. Я не собирался сидеть сложа руки, тем более что поле деятельности было необозримым.

Купив подержанный «жигуленок», чтобы не светиться понапрасну, я каждую субботу и воскресенье выезжал на разные базары Дагестана и Чечни: Хош-Гельды, Хасавюрт, Ая-базар, Дербент и прочие. Помимо «трудов праведных» я жил активной воровской жизнью, общаясь как с местными, так и с залетными Жуликами. Ездил с ними к шпане в крытые тюрьмы и лагеря. Жизнь воровская отвлекала меня от житейских невзгод, свалившихся на мою голову так внезапно.

Но и легавые не кукурузу охраняли. В конце концов мне предъявили ультиматум. Или я покидаю город в любом направлении, или меня через несколько дней после предупреждения сажают в тюрьму. Но легавые, правда, сделали оговорку, что на эту уступку они пошли исключительно из-за моего семейного положения. Смерть отца, на руках у неработающей жены крохотная дочь-инвалид, несовершеннолетний сын и дочь-студентка.