Книга Дочь Роксоланы - Эмине Хелваджи

– Как… Как ты меня назвал? – упавшим голосом спросила Орыся.

– А ты что, меня провести думала? – Теперь, когда о согласии уже не могло быть и речи, уста вдруг повеселел, даже выпустил наружу зажатую доселе разговорчивость. – Я невольниц перевозил больше, чем недель в твоей жизни, сопливка! Хозяин твой, говоришь, тебе поручил мореходную байду нанять? Вот от своего хозяина ты и бежишь… вместе с кем-то.

– А хоть бы ты был и прав, уста. Ведь не о содействии в побеге я тебя прошу, а о наеме лодки. Даже и того менее – просто о разрешении переговорить с Ширали-лодочником. И готова заплатить за это большие деньги.

– Видать, слишком много у вас, беглецов, денег, чтобы это все было просто. – У кюрекчи-уста дернулся уголок рта. – Чем-то совсем особым смердит от твоих попыток. Вот пусть и продолжает смердеть, лишь бы только от меня подальше. Из-за золота паршивого рискнуть жизнью своих детей – да за кого ты меня принимаешь?!

Он сплюнул на набережную и уже начал поворачиваться, чтобы уйти.

Жизнь кончилась. И нечего стало терять. Впрочем, и предложить-то за жизнь – за четыре жизни! – Орысе было нечего. Но вдруг у нее в голове будто из нескольких разрозненных нитей сплелась тетива: слова смотрителя зверинца… названное им имя (пускай даже совсем не редкое)… и – неровные пежины седины на голове старшо́го лодочников.

Девушка не бросилась ему в ноги, не принялась умолять. Она, наоборот, горделиво выпрямилась и провела ладонью по лицу, будто снимая маску.

И настолько это было странно в той ситуации, что кюрекчи-уста, увидев ее преображение лишь краем глаза, замер, не успев отвернуться.

– Что ж, Баратав, ты не смог спасти падишаха, но это было вообще не в силах смертных, – произнесла Орыся чуть надменно, но при этом милостиво. – Благодарю тебя за то, что хотя бы пытался. Надеюсь, ты предал его тела достойному погребению? Все восемь тел?

* * *

Наверное, даже если бы Баратава Пеговолосого с размаху ударили по темени лопастью галерного весла, перемена не могла оказаться разительнее. Он пошатнулся, удержал равновесие – и в следующий миг чуть было не рухнул к ногам девушки уже осознанно, преклоняя колени, чтобы облобызать землю у ее стоп. Орыся едва успела удержать его. К счастью, старшо́й тут же понял, что, отвесив такой поклон на глазах остальных лодочников, он неминуемо сорвет планы своей Повелительницы.

– Госпожа… – прошептал кюрекчи, – прости меня, что я тебя не сразу узнал… Я ведь никогда не видел тебя, госпожа… Оба моих сына живы только благодаря тебе, госпожа, – сказал он, – и ни золотом, ни своей жизнью я никогда не смогу вернуть тебе долг. Мальчики мои были для меня превыше спасения души, хоть и запретно говорить такое правоверному, – сказал он. – Так что даже душа моя, не то что сила мышц или мореходный опыт, в твоем распоряжении, госпожа. От хайванат-баши я знаю, кто была та девочка, которая спасла крысиного падишаха, – сказал он, – и кто ее отец. Значит, вот от какого хозяина ты бежишь… Но это не имеет значения. Ничего не имеет значения по сравнению с жизнью моих сыновей… Падишах похоронен в море, – сказал он, – мы проводили его так, как провожаем своих. И когда тела его были преданы воде, все кюрекчи читали молитву. Особую, лодочную молитву, о которой не знает никто из живущих и умирающих на берегу… Какой помощи ты от меня ждешь? Приказывай – и я сделаю все, госпожа! – сказал он.

* * *

На обратном пути чуть не случилось смешное и страшное.

Орыся оставила Дэванэ далеко от набережной: в разговоре с лодочниками, сложись что не так, даже самый могучий дурачок все-таки не стал бы защитой, а вот помехой оказаться мог. Сидел он там на снятом с плеч коробе, ждал. Вряд ли скучал: это чувство, наверное, ему вообще не было ведомо.

Издали увидев Орысю, он тут же резво поднялся, начал прилаживать на плечах лямки короба. Но вдруг с шумом уронил его. Не обращая внимания на грохот, сделал несколько стремительных шагов вперед – и из правого рукава его неуследимо выплеснулось ядро бассалыка на длинном ременном шнуре.

Орыся резко обернулась и увидела, что за ней следуют двое. Совсем юноши, даже подростки.

– Сзади! – испуганно крикнул ей один из них. А другой крикнул: – Берегись, господин!

И оба, один с ножом, другой с короткой дубинкой, бросились… не на нее, а спасать ее от Дэванэ, уже занесшего кистень для удара – чтобы спасать ее же, Орысю, от этих юнцов.

Девушка едва успела, широко разведя руки, встать между ними, а то ее защитники поубивали бы друг друга. Конечно, так можно сказать только из милости к мальчишкам: на самом-то деле нанятый в Сандаловом бедестане дурачок уложил бы их обоих сразу и без малейшего урона для себя.

Его долго пришлось успокаивать: даже согласившись убрать бассалык, Дэванэ продолжал взрыкивать, грозно сопел и водил по сторонам налитыми кровью глазками, словно поднявшийся на дыбки бурый зверь айы, готовый задрать любого.

А подростки оказались сыновьями Баратава. Отец, как выяснилось, велел им следовать «вон за тем юношей» и беречь его от любых опасностей.

Убедить их, что юноша вовсе не жаждет их сопровождения по городским улицам, оказалось чуть ли не труднее, чем окончательно успокоить дурачка.

Орысю в какой-то мере утешило только одно: по крайней мере, сверстники (старшему, Тевфику, исполнилось семнадцать, второй же брат, Ламии, был полутора годами младше) не угадали в ней переодетую девушку. А отец им, конечно, этот секрет не раскрыл.

* * *

Окончательно рассталась она с Дэванэ уже в сумерках. Неподалеку от Грозной башни, но так, чтобы тот не видел, куда направляется его спутник, шатаясь под тяжестью короба.

Мало ли. Он, конечно, дурачок, но тайну греческого лаза надлежит беречь особо тщательно. Даже учитывая, что ей с сестрой вскоре эта тайна перестанет быть важна.

Багдасар объяснил девушке, что различать «белые» и «желтые» монеты Дэванэ не умеет, зато владеет счетом до десяти, поэтому при расставании надо вложить ему в каждую ладонь по десять медяков. Орыся так и поступила, а когда дурачок, медленно сосчитав их все, удовлетворенно закивал, добавила поверх каждой кучки мангиров по одной полновесной акче.

Дэванэ воспринял это с совершенным равнодушием. А Орыся вдруг укорила себя: это дочь султана может позволить себе швыряться серебром, а она должна готовиться к такой жизни, где положено знать счет деньгам.

Например, нетронутые дукаты в потайном кармашке на поясе (надо все-таки постараться отдать лодочнику хотя бы часть, несмотря на то что Баратав, конечно, будет отказываться намертво) – это, весьма возможно, вообще последние золотые монеты, которые побывают у нее в руках.

То есть в руках у них с сестрой.

VII. Пардовый крап

1. Ложный ход

– Ну ты и дура! – безапеляционно заявила Михримах. Подумав, милостиво добавила: – Обе мы дуры…