Книга Холод - Андрей Геласимов

– Зина, похоже, – сказал Филя. – Опять справедливости ищет.

Это действительно была Зинаида. Она застала Риту в комнате своего сына, куда та зашла, чтобы узнать о причине конфликта, и конфликт немедленно перешел в новую плоскость. Однако стоило Филе с Ингой появиться на пороге, и гнев обесцвеченной валькирии с удвоенной силой обрушился на их головы. Точнее, на голову Инги, потому что Филина голова была слишком занята. Он думал о том, есть ли у Инги душа, вспоминал о ранних христианах, которые сомневались в существовании женской души вообще, думал о себе – есть ли душа у него самого, пусть он и не женщина, размышлял о своем отцовстве, о покалеченном псе, а главное – о том, куда пропал мальчик Анны Рудольфовны и что нужно делать, чтобы найти его в замерзающем городе. Все это переплеталось и звучало в нем одновременно, не оставляя уже места для тревог обесцвеченной Зины. Поэтому Филя, разумеется, видел, как яростно двигаются тонкие некрасивые губы у нее на лице, но смысл того, что она говорила, доходил до него какими-то отрывками. Он уловил только, что Зина очень не любит Ингу, а Риту она не любит еще больше, потому что в доме из-за нее теперь спокойно не будет, и она слишком, слишком много вертит хвостом.

Зина именно так и выразилась: «Вертит хвостом». В этой реплике, неожиданно вынырнувшей из деревенских ощущений детства, Филя был абсолютно уверен, потому что как раз перестал думать и услышал пронзительный голос обесцвеченной и расстроенной родительницы в полном объеме. Огромный фингал под глазом у ее сына возник, по ее словам, именно из-за Риты.

Сама Рита с отстраненным лицом стояла посреди комнаты и мяла в руках цветастую клеенку. Филя помнил такие по своему детству, когда родители привозили его к бабушке. Праздничный стол с яствами из только что забитой свиньи всегда был накрыт этой стоявшей коробом на углах, скользкой от пролитого вина и упавшего на нее холодца клеенкой. Глядя на огромные кисти рябины, щедро разбросанные по желтоватому фону, Филя вспомнил ее запах – резкий, противный, химический. От этого запаха у него всегда слезились глаза. Еще он вдруг вспомнил голоса взрослых за столом, когда они начинали орать все вместе:

«Ой, рябина, рябинушка, что взгрустнула ты?!»

Особой удалью в этом «пении» была запредельно визгливая нота в конце каждой строки, и голос бабушки в этом отношении заметно превосходил все остальные. Она краснела от напряжения, тяжело раскачивалась из стороны в сторону, выдавая этот нечеловеческий звук, и горделиво посматривала на маленького Филю, зажимавшего липкими ладонями уши.

– Дай мне это, пожалуйста, – сказал он Рите, проходя мимо точно так же визжавшей теперь Зинаиды.

Рита протянула ему клеенку, думая, очевидно, что он собирается отнести ее на диван, однако Филя вышел из комнаты и швырнул липкую мерзость через перила лестницы вниз, в прихожую. Затем он спокойно вошел обратно, остановился напротив продолжавшей разоряться Зины и положил испачканную йодом руку в бинтах ей на плечо.

– Заткнись. Я не могу больше. И никто не может, поверь.

Сказав это, он невольно покосился на ее сына, но тот никак не отреагировал на его слова. Тёма вообще вел себя так, словно в комнате, кроме него и Риты, никого больше не было. Он совершенно не слушал свою мать, не видел вошедших на шум Ингу и Филю, ничего не говорил и только смотрел, не отрываясь, на Риту, как будто ждал от нее чего-то важного, крайне необходимого ему сейчас. Филя узнал этот взгляд. Много лет назад он как в зеркале видел отражение точно такого же взгляда на лице своей Нины. На лице Риты сейчас этот взгляд отражался примерно в том же ключе. Она оставалась безучастной.

– Не смейте трогать меня! – задохнулась от ненависти Зина, сбрасывая Филину руку со своего плеча.

– Да кто тебя трогает? Я просто говорю – успокойся. Ничего страшного не произошло. Ну, поспорили парни, выяснили отношения – так бывает. Тебе другого бояться надо.

Зинаида непонимающе уставилась на Филю.

– Мне?

– Тебе. Следователь утром с тобой и с Павликом о чем говорил?

Лицо Зинаиды окаменело.

– Это вас не касается.

– Теперь касается. Еще как касается, родная моя. У нас на совести с тобой не только эти два трупа. В машине ребенок был. И он пропал. Понимаешь? Нету его нигде. А если не найдется – считай, три человека мы погубили. Ребенку – всего шесть лет. Как тебе такая проблема? Уверена, что тебя его синяк все еще беспокоит?

Филя выбросил вперед руку и застыл, указывая на лицо ее сына. Тот наконец вышел из своей комы, переводя взгляд с Фили на Зинаиду.

– Мам, какие трупы? О чем он?

Зина решительно развернулась и, не сказав больше ни слова, ринулась вон из комнаты.

Тёма шагнул следом за ней.

– Мама!

– Пусть идет, – поймал Филя его за рукав. – Или тебе нравилось ее слушать?

– Я не понимаю… Я…

Лицо у Тёмы стало совсем растерянным.

– Да чего понимать? Все хорошо. Мама твоя расстроилась из-за того, что ты в табло получил. Я ее успокоил. Как минимум одну проблему решили. А где герой торжества, кстати?

– Кто?

Тёма был совершенно сбит с толку.

– Ну, Данилов. Я так понимаю, это он одержал верх. – Филя шутовски изобразил боксера, наносящего боковой удар. – Надо поздравить чемпиона. Где он?

– Филиппов, подожди, – вмешалась в их разговор Инга. – Что случилось? Ты можешь нормально сказать? Следователь разве не к Данилову приезжал?

– Нет. Он приезжал не к нему. Но сейчас это неважно. Вы мне скажите, где автор этого шедевра? – Филя показал на заплывший глаз Тёмы. – Хочу пожать ему руку. Теперь эта дерзкая молодежь знает, что наше поколение рано списывать со счетов. Мы еще ох как можем постоять за себя.

Филя снова встал в боксерскую стойку и несколько раз выбросил правую руку вперед.

– Он уехал, – сказала Инга.

– Опять в город? Насчет аварии?

– Нет. Повез Петра с Лилией и с детьми в деревню. У них там дом.

– Так они уехали? – шутовское выражение сползло с Филиного лица. – Из-за меня, что ли?

– Дети испугались драки. Младшие даже плакали, когда Тёма на журнальный столик упал. После этого Лиля сказала, что не хочет больше здесь оставаться.

– А-а, вот откуда стекло, – Филя облегченно вздохнул и опять ухмыльнулся. – У вас тут, выходит, шумно было… Жалко, я всё пропустил…

Он хотел еще что-нибудь съязвить на эту тему, но в следующую секунду мысли его перескочили на другое, и он буквально выбежал из комнаты. Торопливо войдя к себе, он бросился к разобранной постели и начал ворошить одеяло. На кровати ничего не было.

Филя почувствовал, как его пробила испарина, рванул надоевшую куртку и наконец просто стащил ее с себя через голову.

Папка с эскизами лежала на подоконнике. Увидев ее, он даже засмеялся. Все рисунки были на месте. Петр не забрал ничего.