Книга Мед его поцелуев - Сара Рэмзи

— Я уже устала от нашего разговора.

Он коротко хохотнул.

— Это твой разговор, а не мой.

— И ты действительно настроен уехать в Лондон? Посвятить себя долгу, не позволив себе еще нескольких месяцев? Я думала, что мы не станем уезжать до начала следующего сезона весной.

Он вздохнул.

— Я обязан так поступить, дорогая. И если ты так настроена избавиться от меня, я лучше возьму тебя с собой, чтобы приглядывать за твоим предательским телом.

Тон был шутливым, но желание в его взгляде, которым Малкольм ласкал ее грудь, было неподдельным. Она покраснела. Вслух он заявлял, что считает ее тело предательским — и жар, который Эмили ощущала, зная, что он смотрит на ее грудь, подтверждал, что тело в опасной близости к тому, чтобы предать ее саму.

Она подняла руку и ткнула пальцем в его грудь. Малкольм снова взглянул ей в лицо.

— И это все, чего ты хочешь? — спросила она. — Долга и верности? Более ничего?

Он не ответил. Она непроизвольно затаила дыхание, когда он погладил ее по щеке.

Подушечкой большого пальца провел по скуле так нежно, что она подалась навстречу его руке. Она думала, что он поцелует ее, что извинится, смягчится…

Но он отстранился.

— Долга и верности, — повторил он. — Все остальное будет помехой.

Помехой. Ни один из описанных ею злодеев не был настолько жесток. Она ахнула, вдруг осознав, как не хватает ей воздуха. Ярость взметнулась лесным пожаром, а пожар сменился безбрежным холодом.

— Помехой, — прошептала она. Слово проступило на ее заледеневшем сердце, как морозный узор на стекле, тот, что затягивал окна снова и снова, как ни пытайся их отогреть.

— Приятной помехой, — уточнил он, странно на нее глядя. — Чудесной помехой. Лучшей помехой, которую я и не мечтал найти.

В его словах таились комплименты, но Эмили ощущала лишь шипы его слов.

— Мне кажется, мы поняли друг друга, милорд.

Он настороженно сузил глаза.

— Поняли?

— Да, — кивнула она, пытаясь быть такой же холодно-жестокой, как он. — Я вас отвлекаю. И позволила вам отвлечь меня на непозволительно долгое время.

Он все еще не реагировал. Она мило улыбнулась и нанесла последний удар:

— Но не бойтесь. По возвращении в Лондон мы будем жить в отдельных домах. У вас будет нужная вам жена, моя репутация не будет испорчена, и я не вижу других причин оставаться вместе.

Глава двадцать пятая

Малкольм должен был испытать облегчение. Должен был проводить ее обратно в утреннюю столовую, чтобы она позавтракала, а затем в течение часа отдать распоряжения об отдельном проживании.

А не страстно желать ее придушить.

И уж точно не разворачиваться на каблуках, не выходить из башни и не запирать за собой дверь, оставив ее внутри.

Он не хотел запирать Эмили надолго — лишь получить несколько минут для размышлений. А думать было проще, когда он не видел ее выразительных голубых глаз и не представлял, что ее груди будут выглядеть куда лучше под его руками, чем под черным крепом.

Однако грохот по двери со стороны Эмили и вибрации дерева, к которому он прислонился спиной, не располагали к рациональному мышлению. Однако теперь ей придется признать то, что он сам уже понял и принял: им нельзя позволять страсти управлять их поступками. Но почему же это решение ощущалось худшей ошибкой в его жизни?

Малкольм стукнул затылком по двери.

— Выпусти меня отсюда, пока я не заставила тебя пожалеть об этом! — крикнула Эмили. Толстое дерево приглушило слова, но не раздражение ее тона.

Он улыбнулся. Он уже жалел, но какую бы месть ни придумала Эмили, он, скорее всего, сможет насладиться ею.

Однако от брака он ожидал не развлечений. Он всегда считал, что его жена будет образцом нравственности, будет распоряжаться зваными обедами и пристойно вести себя в обществе.

Эмили проще было представить на поле боя, чем с чайничком.

Малкольм знал, какую жену ему следовало искать. Но при выборе между Эмили во всем ее блеске и чопорной, скучной мисс Этчингем он обнаружил, что тело выбрало за него. Хотя хотел он ее не только телом. Он мог часами с ней разговаривать и целыми днями не желать себе другого собеседника.

И ему придется контролировать себя, если он хочет прожить достаточно долго для того, чтобы добиться чего-то для клана. Но пока он пытался заставить себя отстраниться, он чувствовал, что выдержки хватит лишь только при свете дня. Он не выдержит без нее ни одной ночи. Наверняка ведь можно найти другой путь, без расставания навсегда?

Его жена ругалась по ту сторону двери. Что-то металлическое скрипело по камням. Он повернул ключ и распахнул дверь. Эмили стояла в паре дюймов от порога, пытаясь поднять древний палаш.

— Будет не слишком забавно, если ты попытаешься меня убить, — сказал он.

Эмили с натугой подняла меч.

— Я спускалась вниз с намерением убить тебя — не пропадать же платью.

Но в ее глазах мерцал смех, и она не сопротивлялась, когда Малкольм отнял у нее меч. Старый палаш был двуручным, и Малкольм, не удержавшись, описал им размашистый круг, прежде чем повесить на стену.

— Дорогая, насилие не решит наших проблем.

— Попытки меня запереть под влиянием настроения тоже их не решат, — сказала она. — Если мы не можем завершить разговор, не пожелав друг друга убить, как же мы будем жить вместе?

— Не все наши беседы заканчиваются вот так. И мы не дрались с самого дня нашей свадьбы.

— Потому что все это время мы не разговаривали, болван. — Он хмыкнул, но она не попалась на наживку. — Если бы мы привыкли разговаривать, ты бы сказал мне о Лондоне.

Он поднял руки, сдаваясь:

— Я сожалею.

Она прожгла его взглядом.

— Искренне, — сказал он.

— Ты хоть знаешь, за что извиняешься?

Он не знал — просто хотел, чтобы она успокоилась. Но Эмили слишком хорошо это понимала.

— Я извиняюсь за то, что не спросил твоего мнения.

Она скрестила руки на груди.

— А если бы я сказала, что не хочу уезжать? Что бы ты сделал?

— Ты хочешь остаться здесь?

— Я влюбилась в Шотландию сильнее, чем ожидала.

Это была не его заслуга, но Малкольм не мог не испытать удовольствия от того, что она так прикипела к их дому.

— Мы вернемся на Рождество. Но я должен отправиться в Лондон до заседания парламента в ноябре, чтобы узнать потенциальных союзников.

— Так ты уже и о Рождестве все решил? — спросила она. — Ты настолько диктатор в душе, что не испытал ни малейшего интереса к моему мнению?