Книга Смертельный треугольник - Фридрих Незнанский

— Так что там между ними случилось?

— Мохнаткин безуспешно штурмовал Джангу…

— Знаю! Давай короче, без предысторий.

— А Заверюхин его спонсировал. На третий раз отказался.

— И они поссорились?

— Ну да.

— И из-за этого судятся? Что-то странно.

— Я тебе говорю то, что знаю со слов Мохнаткина. Мохнаткин уверяет, что Заверюхин не выполнил обязательств, что их договор был составлен таким образом, что «Эверест-2000» обязывался спонсировать его, Мохнаткина, восхождение на Джангу до тех пор, пока оно не окажется удачным. А еще он говорит, что его копия договора с Заверюхиным исчезла из его, Мохнаткина, московского офиса.

— Ну и дела.

— Я рад, что тебе это интересно. Может, у тебя лучше получится, чем у меня.

— Я не адвокат, — напомнил Денис.

— А я не детектив, — напомнил Гордеев. — Все эти качества вместе может совмещать только Господь Бог и…

— Александр Борисович Турецкий. Ладно, я позвоню, когда будут новости.

3

Яна приехала прямо в Шереметьево, чмокнула Гордеева в щеку и сказала:

— Юра, я хотела поговорить насчет денег. Ты знаешь, такая досада, я сегодня не смогла снять со счета нужную сумму. Ты можешь подождать с авансом несколько дней?

— Без проблем, — хмыкнул Гордеев. Эта сказка про белого бычка уже начала его забавлять. Историю про Шагала они замяли по обоюдному согласию. Гордеев перевез картину обратно в офис, но клиентке пока что не вернул.

Когда сидели в накопителе и ждали посадки на рейс, Яна, таинственно округлив глаза, прижалась к нему и прошептала:

— Так кого же мы будем искать?

— Одного дядечку.

— Важного?

— Не так чтобы очень.

— А зачем нам это нужно?

— Друг попросил.

Гордеев накануне вечером просмотрел прессу за последнюю неделю и действительно не обнаружил ни одного упоминания падкого на общение со СМИ Носкова. Зато десять дней назад, в одном из своих многочисленных интервью, зам генерального прокурора сообщал, что скоро отправится в командировку в Монголию. Как же, держи пошире карман…

В самолете они вели отстраненную философскую беседу. Яна делилась текстом своей новой роли, только иногда забывала про это и мешала чужие мысли с собственной жизненной историей.

— Мне кажется, Юрочка, каждый человек не просто сам по себе, он суммирует свое прошлое и, в некотором роде, свое будущее. Я вот, например, — это часть Милы Монаховой, разве нет? — сказала она с надеждой.

— Да? А мне кажется, что человек — сумма климатов, в которых ему приходится жить, — с сарказмом сказал Гордеев. — Например, я — это часть Сан-Себастьяна, и уже значительная.

— Как это? — удивилась она.

— Да очень просто. Человек — сумма и того и сего. Все, с чем он сталкивается, остается в нем навсегда.

— Все-все? — с некоторым даже страхом уточнила Яна.

— Ага. Вот, например, я недавно столкнулся с… военными, в общем.

— Как столкнулся? Лбом?

— До этого, к счастью, не дошло. Но вот интересная вещь. Не так давно был долгий период, когда их в грош не ставили, а сейчас отношение меняется. Скажи, тебе нравятся военные? Это важно, потому что, весьма возможно, скоро мы с ними столкнемся.

В сознании Гордеева и беглый заместитель генерального прокурора был по-прежнему военным, вероятно, потому, что его брат носил высокое звание, да и сам он еще не так давно был главным военным прокурором. Впрочем, Турецкий сказал, что теперь не сомневается: своей карьерой Носков был обязан гениальному брату, который, впрочем, специальные усилия вряд ли для этого прикладывал — просто власть заботилась о своих ценных кадрах и… их родственниках.

Девушка пожала плечами:

— Даже не знаю… Вообще, считается, что любовь к мундиру во все времена жила в душах женщин.

Гордеев задумчиво поскреб подбородок и согласился:

— Да, наверное, это можно объяснить четко обозначенным и выставленным напоказ социальным статусом его обладателя.

— Я не поняла, что ты имеешь в виду.

— Ну как объяснить?.. Мужчины ведь всегда являются частью установленного ими же определенного социального порядка, в то время как женщины всегда находятся в какой-то волшебной, магической области мечты.

— А мне кажется, что просто мундир делает мужчину более мужественным и имеет свой особый, специфически мужской характер.

— Само собой. Военная форма наделяет мужчину определенными правами и привилегиями, что, безусловно, всегда привлекало женщин. Военный — человек действия, его активность всегда подчеркнута, он просто обязан быть активным!

Яна хохотнула:

— А поскольку женщине, как правило, отводится пассивная роль, то она, само собой, видит в личности, облаченной в военный мундир, существо несравненно высшее и прекрасное. Вспомни несчастную Анну Каренину!

Гордеев достал из кармана пиджака плоскую фляжку.

— Что это?

— Угадай.

— Точно не молоко.

— Не молоко, — согласился Гордеев и дал понюхать своей спутнице содержимое фляжки.

— Арманьяк! — догадалась она.

— Причем твой, — подчеркнул Гордеев и сделал хороший глоток.

— Где твои манеры? — возмутилась Яна. — А предложить даме?

— А дама разве пьет арманьяк?

— Вообще-то дама не пьет крепких напитков, — созналась Яна, — но иногда позволяет себе… — Она забрала у него фляжку. — Так что там насчет настоящих мужчин? Здоровенный полковник и все такое?

— Вообще-то в нашем случае генерал, — уточнил Гордеев. — Итак, кто же нравится женщинам? Великолепный самец с тяжелой челюстью и грубыми, как будто вырубленными топором, чертами лица? Он стоит выше всего и презирает надушенный и поверхностный мир моды, так?

— Фу, — сказала она.

Но Гордеев не унимался:

— У него ледяное выражение лица. Он мужественен, не обязательно красив, но, при всем своем несносном высокомерии, излучает какое-то необъяснимое обаяние. У него волевой подбородок, мускулистый торс, у него ноги атлета, суровые черты лица, если он блондин, то это викинг, а если у него черные глаза, то «большой злой волк»…

— Продолжай, — сказала Яна.

— У него сильные и мускулистые руки, и, когда он обнимает женщину, это даже причиняет ей боль. Его взгляд завораживает, словно взгляд змеи, но чаще всего это хищный зверь или хищная птица. Так?

— Точно! — подтвердила Яна. — Интеллектуалы в очках и заморыши не в счет. Они вызывают смех или жалость. А настоящего самца невозможно жалеть.