Книга Избранница - Саманта Джеймс

— А вам не кажется, что он мог измениться за это время?

— Исключено. Горбатого могила исправит. Кесси решительно замотала головой:

— Как вы можете утверждать это с такой уверенностью? Ведь это же человек, а не кукла! Я знаю, с ним зачастую нелегко общаться, он нетерпим и высокомерен… Никто не знает этого лучше, чем я… Но ведь вы — точная его копия, даже в этом.

— Хм, а ему удалось одурачить тебя! Ловка-ач! Со мной такой фокус не пройдет. Видишь ли, мой отец тот еще фрукт. И Стюарта воспитал таким же. Два высокомерных джентльмена, из тех, что никому не позволят даже догадаться об их истинных чувствах. Мой дорогой папаша приложил немало сил, чтобы скрыть свою суть, но исчезни я прямо на его глазах из его жизни, он только поблагодарит небеса за щедрый дар

В словах Габриэля сквозила горечь, но какая-то привычная, обреченная. Кесси во все глаза смотрела на окаменевшую спину мужа, который уставился в окно, словно темень за окном помогала ему отвлечься. Оба молчали, и вскоре эта тишина стала такой невыносимой, что нервы Кесси не выдержали.

— Я вижу, вы все время пытаетесь наказать его за что-то, даже на мне женились с той же целью. Я бы хотела понять, за что?

Он резко повернулся, и в глазах его полыхнуло такое жаркое пламя, что Кесси инстинктивно отшатнулась.

— Думаешь, у меня нет причин для этого? Ошибаешься, янки. Если уж тебе так приспичило узнать это, то слушай. Я не сомневаюсь, что ты уже не раз позавидовала моему детству. Еще бы! Ведь ты росла в условиях такой нищеты, а я купался в роскоши! Тут ничего не скажешь, я действительно ни в чем не нуждался, как и моя мать. Мы всегда были сыты, обуты и одеты. Но никогда не забывали… Стюарт был сыном Маргарет — женщины, которую мой отец боготворил. А я был лишь сыном той, на ком он женился по необходимости.

В голосе Габриэля прозвучала грусть.

Кесси сочувствующе вздохнула. Она вспомнила, что ей удалось подслушать в ту жуткую ночь, когда Габриэль привез ее в Фарли…

— Он женился на ней, — прошептала она, — чтобы Стюарт не испытывал тоски по материнской ласке?

— Совершенно верно. Не думай, что мать или я не любили Стюарта. Но моему детскому умишку не сразу удалось понять такую простую вещь: отца интересовал лишь он. А на меня ему было глубоко наплевать.

У Кесси упало сердце. Наверняка это преувеличение! Ни один отец не станет пренебрегать собственным сыном Хотя… если вспомнить ее собственную мать, то, очевидно, случаются и такие казусы в жизни… Наверное, это вообще в природе человека…

Габриэль горько рассмеялся:

— Я был глупым малышом, жаждавшим отцовской любви. Ведь любил же он Стюарта и никогда не скрывал этого. Но Стюарт был послушным и покладистым. И что бы он ни сделал, все было правильным. Лучше и не придумаешь. Со мной же все обстояло иначе. Что бы я ни сделал, меня либо ругали, либо просто не замечали. Не видели в упор. Малышом я старался встать поближе к Стюарту и молился, чтобы отец заметил меня и улыбнулся так, как всегда улыбался брату. Но мне так и не посчастливилось заслужить его улыбки, не говоря уже об одобрении. Я помню, как однажды он приехал из Лондона и привез в подарок Стюарту пони. Я тогда чуть не разревелся от обиды, потому что мне он ничего не привез… как всегда.

Всегда. В одном-единственном слове — целая история отношений двух людей со всем богатством оттенков. У Кесси болезненно сжалось сердце, потому что она вдруг совершенно ясно представила себе, что пришлось пережить бедняжке Габриэлю.

— Возможно, ты скажешь, что все это ерунда. Но я был малышом и… ревновал, злился на них обоих. Если мне не суждено иметь пони, то и Стюарту он не достанется, — решил я. В ту ночь я прокрался на конюшню и выпустил пони на волю. Он, конечно, убежал. На следующий день один из грумов отыскал его. Он хромал, потому что сломал переднюю ногу. И его пришлось пристрелить. Я никогда еще не видел отца в такой ярости. Как сейчас помню, как он бесновался, — кричал, что я жестокий, жадный и эгоистичный.

Кесси инстинктивно прижала руку к груди. Она и не думала осуждать Габриэля. Боже милостивый, разве его есть за что осуждать? Ей не составило труда вообразить его мальчишкой, молившим о том, чтобы его заметили, услышали, полюбили… Ему пришлось немало пережить, поскольку им открыто пренебрегали, а брату дарили ласку и нежность.

— Но ведь вы были всего лишь ребенком! — воскликнула Кесси. — Если кто и был жесток, так это ваш отец! Иначе его поведение и не назовешь!

— Мой отец не согласился бы с тобой, янки. И все же, несмотря на все эти жизненные уроки, я ни о чем так не мечтал в детстве, как о его одобрении! Но он так никогда и не нашел в себе силы сказать мне доброе, ласковое слово. Я был неприятной обузой, неслухом, шалуном. Мать пыталась смягчить ситуацию, но я же не дурак. Он не любил меня. И никогда не любил ее. Нас терпели по необходимости. Мать тоже была обузой, но она хотя бы ухаживала за Стюартом…

Кесси поежилась. Боже, да ведь это прямо про нее!

— Она вышла за него замуж в надежде, что когда-нибудь он оценит ее и полюбит. Знаешь, как это бывает… И так старалась… Но он был слеп ко всему, кроме Стюарта и памяти о своей несравненной Маргарет…

Он произнес это имя как проклятие.

— Значит, ваша мать любила его?

— Да, но тайно, ведь он не нуждался в ее любви. Мать считала, что я ни о чем не догадываюсь, но только дурак не понял бы, отчего у нее вечная тоска в глазах! Такую боль не скроешь. Отец и ее не баловал знаками внимания. Мне так и не довелось увидеть, чтобы он хоть раз нежно коснулся ее, пошутил с ней, сделал комплимент или проявил какую-то ласку. Он терпел ее лишь ради Стюарта, не больше. Он не из тех, кто попусту растрачивает свои драгоценные ласки.

Сердце Кесси ныло от жалости и сочувствия. Сколько же он пережил, чему стал свидетелем, а ведь был еще совсем ребенком, когда осознал равнодушие отца и к себе, и к матери. Видел, как молча мучается мать. Она вспомнила о портрете, висящем в галерее. Теперь она понимала, откуда такая печаль в глазах Каролины Синклер.

— Но она никогда и слова не сказала против него и мне не позволяла осуждать его. Она была мягкой и сердечной женщиной, очень доброй. И пошла бы ради него на все. По ночам я иногда слышал ее рыдания, но утром она здоровалась со мной, словно в ее жизни все радужно и безоблачно. День за днем, год за годом она продолжала любить его. В конце концов эта безнадежная любовь и сгубила ее…

Кесси нахмурилась. Была в этой фразе какая-то странная недосказанность, но она не решилась переспросить, к тому же он снова заговорил.

— Мой отец разбил ее сердце! — резко бросил Габриэль, — Он своим равнодушием сделал жизнь матери невыносимой… и сломал ее. Если бы дело касалось только меня, то я смог бы выкинуть все это из головы, забыть про его безразличие, про свое безрадостное детство — Бог ему судья. Но я никогда не прощу ему то, что он сотворил с моей матерью. Я уже не наивный мальчик, полный благих порывов, так что и не проси меня о милосердии. Для моей матери у него не нашлось даже жалости, так что и от меня пусть не ждет ничего подобного. Я научился жить без отцовской любви, вырос в такой атмосфере. Мы терпим друг друга — и ладно, большего и не требуй. Он не может расстаться со своими драгоценными воспоминаниями? Ну так и мне есть что вспомнить.