Книга Сбежавший кот и уйма хлопот - Наталья Александрова

Он встрепенулся, вспомнив о своих служебных обязанностях, и протер глаза.

Экран отображал тот коридор, который связывал банк с дирекцией «Мезона», тот самый коридор, в котором Толя только что столкнулся с Алексеем Ивановичем. В первый момент он решил, что Казаркин возвращается к себе в кабинет, но изображение чуть сместилось, и стала отчетливо видна вторая фигура. А самое главное, Толя увидел, что директор «Мезона» движется как-то странно, не переставляя ног…

Уточкин увеличил изображение, вгляделся в него и ахнул.

Алексей Иванович был или мертв, или без сознания, а второй человек, который был хуже виден, тащил его на себе…

Вот этот неизвестный со своей бесчувственной ношей подошел ближе к камере, поднял лицо… и Толя узнал в нем управляющего отделением банка Позднякова.

И в то же время Сергей Петрович посмотрел прямо в глаза Толе. Охранник отшатнулся. Ему показалось, что он прочел во взгляде управляющего ненависть и угрозу… тут же он понял, что Поздняков не может видеть его, что он просто заметил камеру и понял, что попал на пленку.

Впрочем, это было почти так же опасно, как если бы управляющий действительно увидел Толю. Ему ничего не стоит выяснить, кто из сотрудников службы безопасности дежурил сегодня на посту охраны, а после этого за жизнь Уточкина никто не даст и медного гроша…

Неожиданно у себя за спиной Толя услышал шорох.

Он резко обернулся и увидел заместителя управляющего по безопасности Эдуарда Васильевича, отставного федерала с неуловимым взглядом маленьких, близко посаженных глаз и холодными руками. Эдуард ходил удивительно тихо и умел подкрадываться к людям совершенно неожиданно. За это да за фальшиво-ласковый голос подчиненные за глаза прозвали его Горлумом. Этот ласковый голос никого не обманывал – за ним чувствовалась безграничная жестокость, и поговаривали, что именно из-за нее Эдуарда, довольно молодого еще человека, уволили из ФСБ.

И сейчас Горлум стоял за креслом Уточкина и не мигая смотрел на экран монитора.

Толя покрылся холодным потом.

Он вспомнил, что не успел вытащить из магнитофона бандитскую кассету, и подумал, что сейчас шеф сотрет его в порошок.

Однако Горлум, как ни странно, выглядел таким довольным, как будто только что выиграл в лотерею главный приз. Он не сводил глаз с экрана и облизывал тонкие губы.

– Вот какие дела, – проговорил наконец Эдуард Васильевич, не скрывая торжества, – рыба сама идет в сети! Да еще какая рыба!

Поздняков со своей страшной ношей прибавил шагу и вскоре исчез с экрана монитора.

Горлум протянул руку к магнитофону, вытащил из него кассету и с неожиданным уважительным интересом посмотрел на Уточкина.

– А ты, парень, не дурак… – Эдуард Васильевич спрятал кассету в карман и снова облизал губы, – мне умные люди нужны… молодец, сообразил поставить кассету на запись. Я тебя не забуду. На пару мы свалим Позднякова… в Москве его и так не любят, а с этой записью его песенка спета… Иконников его на куски порвет…

Вдруг глаза Горлума превратились в две холодные бездонные дыры, он прикоснулся к руке Уточкина своей холодной влажной рукой и прошептал с угрозой:

– Только чтобы никакой самодеятельности! С этой минуты дышать будешь только тогда, когда я разрешу! Будешь послушным – сделаю своей правой рукой, шаг в сторону – уничтожу!

Он развернулся и быстрыми бесшумными шагами выскользнул в коридор.

Толя брезгливо передернулся и вытер носовым платком руку, к которой прикоснулся Горлум. Ему казалось, что от его прикосновения на коже осталась отвратительная скользкая слизь.

Толя еще несколько минут просидел перед экраном. Он нисколько не обольщался: Горлум для него и пальцем не шевельнет, больше того, шеф очень заинтересован в том, чтобы гнев Позднякова обрушился на рядового охранника, пока кассета не попала в Москву…

Толя понял, что не дни, а часы его жизни сочтены.

Он вскочил, огляделся по сторонам, как затравленный зверь, и бросился к выходу из банка. Внезапно он сообразил, куда нужно бежать, у него появилась цель, простая и ясная, как в детстве.

– Ты куда, Толян? – удивленно спросил его охранник на входе, потягиваясь всем телом. – За тобой что, черти гонятся?

– Хуже, Эдуард по делу послал, – отозвался Уточкин.

– Что за дело в такое время?

– Много будешь знать – бессонница замучает! – отозвался Толя, пряча глаза. – Ты ведь знаешь Горлума! Открывай скорее, если не хочешь нарваться на неприятности!

– Да ладно, – охранник пожал плечами, – не хочешь говорить – не надо! Мне-то какое дело?

Он лязгнул засовами и распахнул тяжелую дверь, и потом проследил, как Толя дошел до угла и скрылся.

Толя ушел как можно дальше от банка и только тогда поймал частника, который отвез его на другой конец города. Там он поменял машину и, только окончательно запутав следы, сказал третьему по счету бомбисту, что ему нужно в Лугу. Тот не соглашался ехать в такую даль, но у Толи были при себе деньги – это были все его деньги, и их хватило, чтобы уговорить водителя.

Конечно, гробить машину на проселочных дорогах бомбист не согласился бы ни за какие деньги, и Толя пересидел до утра на лужском автовокзале. Утром он доехал на стареньком львовском автобусе до деревни Запечье, откуда через поля до Петровской Горки оставалось всего километров семь. Ехать прямо в Горку он побоялся.

К бабушкиному дому подобрался огородами, чтобы не заметили соседи. Анна Петровна обняла внука, поплакала, не задавая лишних вопросов, и спрятала его в погребе.

Дослушав историю до конца, Маркиз покачал головой и сказал:

– Удивительно, что ты еще жив. Если я вычислил это убежище, то и другие запросто его вычислят. В частности, твоя дорогая тетушка Алла Леонидовна наверняка знает про этот дом… так что надо тебе отсюда сматываться.

– Куда? – обреченно проговорил Толя. – Меня везде найдут!

– Здесь – скорее, чем где-нибудь в другом месте. В большом городе спрятаться гораздо легче, чем в такой глуши. Здесь каждый человек на виду… ты хоть про бабушку-то свою подумай, ведь ее убить могут!

В комнату заглянула Анна Петровна и взволнованно выкрикнула:

– Не верь ему, Толечка, он хитрый! Он тебя обмануть хочет! Тут, у меня-то, никто тебя не найдет!

Уточкин заботливо взглянул на старуху и как мог спокойно проговорил:

– Да нет, ба, ты не волнуйся, я везучий. Мы правда лучше в город поедем, там у меня кое-какие дела.

– Не пущу… – старуха встала в дверях, но в ее лице была безнадежная тоска, и по морщинистой щеке сползала одинокая слезинка.

Толя осторожно отодвинул ее в сторону, прошел к дверям и кивнул Маркизу:

– Ну, ехать так ехать.

Машина, подскакивая на ухабах и рытвинах, тащилась по проселку. По сторонам от дороги тянулись сады. Несмотря на их мирную осеннюю красоту, Леня чувствовал какое-то смутное беспокойство.