Книга Ночной поезд - Барбара Вуд

– Богородица Дева, радуйся, благодатная Мария, Господь с тобой…

Тогда все и началось. Медленно, жутко. Из теней, окружавших ее, незаметно подкрадывался туман, окутывал колонны и постепенно поглощал ее. Ей пришлось прекратить чтение молитвы. Там кто-то был. Сегодня она ощущала это сильнее, чем вчера. Анна уставилась на свои четки. За многие годы четки, когда-то принадлежавшие ее бабушке, стали блестящими. Четки были сделаны из импортного перламутра, а звенья между бусами – из чистого серебра.

Анна подняла глаза.

Какая-то тень метнулась и слилась с чернильной темнотой, но Анне удалось заметить, как сверкнули коричневая ряса, опущенный и закрывший лицо капюшон, скрещенные руки. Анна снова уставилась на свои четки и боязливо продолжила молиться:

– Да святится имя Твое. Твое царство придет. Твоя воля осуществится на земле так…

Она снова застыла. Он был здесь, наблюдал за ней. Это был тот чудной монах, глухонемой, печальная история жизни которого была известна каждому прихожанину, как ему хватило смелости в такую суровую зиму бежать от нацистов из уничтоженного монастыря и просить помощи и убежища у отца Вайды.

Но почему он шпионит за ней? Анна обернулась второй раз, и, к ее великому удивлению, монах не стал скрываться. Он стоял неподвижно, будто подвешенный в туманном свете свечей, такой таинственный, точно средневековый призрак, и смотрел на нее из-под низко опущенного капюшона. Она с удивлением уставилась на это явление, напоминавшее призрак из древнего прошлого. Казалось, Анна ждала целую вечность, и, когда монах шагнул к ней, она вскочила на ноги.

– Что тебе угодно? – прошептала она, сжимая четки, словно те служили ей зашитой.

Этот человек ничего не отвечал, а просто приближался, почти скользил к ней. Она стояла прикованная к месту, готовая закричать, как вдруг немой монах поднял руки к голове и отбросил капюшон.

Не веря своим глазам, Анна широко раскрыла рот. Это лицо изменилось до неузнаваемости. Оно исхудало и стало бледным, выросла борода, волосы были коротко острижены с тонзурой на самой макушке. Но она знала, что глаза, эти пугающие голубые цвета василька среди лета глаза, она видела раньше.

Воцарилось молчание, длившееся, казалось, целую вечность. Глухонемой монах печально смотрел на нее. Анна Крашиньская наконец обрела голос и прошептала:

– Ганс…

Ян Шукальский не на шутку испугался, когда в его кабинет резко вошел гауптштурмфюрер Дитер Шмидт. Этот человек ворвался во главе свиты прихвостней с автоматами «Эрма» в руках. Глаза гауптштурмфюрера гневно сверкали, и доктор встал.

– Герр гауптштурм…

– Заткнитесь! Садитесь и слушайте, что я вам скажу! Доктор, который никогда не видел, чтобы Шмидт давал волю своим эмоциям, сел в полном недоумении. Без всякого вступления комендант гестапо передал ему новость, полученную из Кракова.

– Если бы вы мне не были нужны для предотвращения расползания этой эпидемии, – произнес он сквозь стиснутые зубы, – я бы приказал расстрелять вас на месте за то, что вы дали такому произойти!

Пока нацист говорил, напряжение у Шукальского спало. Он никогда не видел страха на лице гауптштурмфюрера. На такое зрелище стоило посмотреть.

– Шукальский, я буду считать вас лично ответственным за любое нарушение моих ограничений. Все поезда, которые обычно идут через этот город, опечатают, и они здесь не будут останавливаться. Станция будет закрыта.

Он бросил на стол военную карту и, не снимая перчаток, рукой указал на красный круг.

– Большая часть транспорта будет объезжать этот район. Некоторым поездам придется ехать через город. Но они не остановятся. Все, что производят фермы, не должно покинуть этот район.

Ян Шукальский, не веря своим глазам, смотрел на карту. Зофию очертил круг радиусом в двадцать километров. Круг был красного цвета, а это означало, что он столь же надежен, как крепостная стена. И Дитер Шмидт ему фактически говорил, что город надлежит оставить неприкосновенным.

– Я размещу посты на всех дорогах, ведущих из города. Посты получат приказ стрелять в каждого, кто попытается покинуть город без моего особого разрешения.

Шукальский уронил руки на колени. Он пытался скрыть свое волнение.

– Вы отвечаете за размещение всех необходимых предупреждений и информацию о том, что должно делать население, чтобы избавиться от заразных вшей. Это понятно?

– Да, – спокойно ответил доктор.

Дитер Шмидт закончил свою речь, выпрямился и свирепо взглянул на поляка.

– Шукальский, вам не следовало доводить дело до этого.

– Да, герр гауптштурмфюрер.

Оба не сводили глаз друг с друга, затем главный врач больницы тихо спросил:

– Скажите, герр гауптштурмфюрер, вы или кто-либо из ваших людей раньше болели тифом?

Шмидт невольно отступил на шаг.

– Вы, должно быть, шутите! Шукальский, это ведь заболевание свиней! Только свинья может схватить тиф! В Германии уже более двадцати семи лет не было эпидемии тифа!

– Как жаль. Герр гауптштурмфюрер, я не имею в виду отсутствие тифа в Германии. Жаль, что ни вы и никто из ваших людей не болели этой болезнью. Ведь это означает, что у вас и вашего штаба нет иммунитета. Герр гауптштурмфюрер, данный штамм тифа, похоже, очень заразный. Несколько больных уже умерли. Те, кто никогда не подвергались этой болезни, могут вполне не выжить, если подхватят ее. Думаю, герр гауптштурмфюрер, мне следует предупредить вас о том, что в настоящий момент в больнице уже лежат двадцать два больных с острым тифом и по крайней мере семь из них, видно, не удастся спасти.

– Что?! – Шмидт отступил еще на один шаг. – Вы хотите сказать, что у меня есть риск заболеть тифом!

Четыре вооруженных человека, сопровождавших коменданта, настороженно переглянулись.

– Вполне вероятно, что вы в безопасности, герр гауптштурмфюрер, но я бы ответил утвердительно: да, риск есть. Обязательно пропарьте всю одежду, когда вернетесь в штаб. Утром я первым делом пришлю вам экземпляры по санитарной профилактике. Вам следует как можно меньше вступать в контакт с гражданскими лицами, чтобы не подвергать опасности ни себя, ни своих людей. И прежде всего, герр гауптштурмфюрер, избегайте мест скопления людей.

У Дитера Шмидта мурашки побежали по коже, и он с побелевшим лицом обратился к своим людям:

– Вы слышали? Вы поняли? – Те энергично закивали. Шукальскому он сказал: – Завтра утром жду от вас сообщений.

– Я все сделаю как положено, герр гауптштурмфюрер. Клятва обязывает меня лечить всех – и друзей, и врагов.

Оба лежали на постели бабушки Ганса и смотрели в потолок. Анна положила голову на согнутую руку молодого человека. В доме стояла тишина, бабушка уехала в Эссен к семье. Оба молчали уже долгое время с тех пор, как Кеплер поведал ей длинную и запутанную историю своей жизни, не скрывая ничего, даже Аушвиц. Он рассказал о своей исповеди Вайде, о первой встрече с Яном Шукальским и о решении, которое они приняли. Он рассказал о плане инсценировать его смерть, о том, как кремировали тело больного, умершего от воспаления легких, и отправили пепел в Эссен для торжественных похорон по военному церемониалу. Описал свое превращение в монаха усилиями Вайды и доктора. Он не скрыл от нее и тайную деятельность врачей в лаборатории в склепе, цель которой – спасти Зофию от окончательного решения. С болью вспоминал, как он каждый день следил за ней в костеле.