Книга Мистер Ми - Эндрю Круми

Жаклин была родом из этих краев, почему, собственно, они с Ферраном сюда и пришли. Она знала отца Бертье, который, в свою очередь, знал Руссо; видимо, таким образом самый знаменитый писатель на свете и оказался замешанным в загадочных событиях, связанных со смертью девушки и кучей бумаг, явно принадлежавших помешанному. Минар почти додумал свою мысль до конца, когда Руссо стукнул тростью по полу: видимо, это был какой-то сигнал Терезе.

— Так как же поживает досточтимый отец Бертье? — спросил Руссо.

Это Бертье убил Жаклин, чуть не сказал вслух Минар. Значит, это он забрал у нее бумаги, привез их вчера в Монморанси, а сегодня утром увидел подобные же бумаги в узле, который Минар с Ферраном оставили в часовне. Но тогда Бертье знает, что он знает… и Феррану, который остался в домике, куда их устроил Бертье, может не поздоровиться.

— Это он! — воскликнул Минар.

— Что?

— Это он меня послал, — объяснил Минар. — Отец Бертье.

Жан-Жак пожал плечами.

— Это мне известно. Так что он велел мне передать?

Минар постарался успокоиться. Тут вошла Тереза с кувшином вина, и Руссо показал ей глазами на маленький столик, куда его следовало поставить. Когда Тереза ушла, он опять посмотрел на Минара и сказал:

— Вам как будто не по себе.

— Не по себе? Мне? — Минар пронзительно засмеялся, чувствуя, как бумаги щекочут его кожу. У него перед глазами стояло мертвое лицо Жаклин и улыбка Бертье. Что, интересно, делает Ферран?

— Пожалуйста, расскажите мне про «Юлию», — попросил Минар.

— Нет, — коротко ответил Руссо. — Это вы расскажите мне про отца Бертье.

Он вел себя как прокурор на суде, хотя Минар не совершил никакого преступления.

— Он здоров и велел вам кланяться.

— А откуда вы его знаете? — спросил Руссо. — Вы, наверное, встречались с ним в Париже?

Минар кивнул, мысленно представляя себе, как дергается голова Жаклин, из которой сжимающие ее белое горло руки Бертье выдавливают последние остатки жизни.

— А Дидро? Вы знаете кого-нибудь из их компании?

Минар не подозревал, что ему придется выбирать между двумя враждующими сторонами. Как бы не ошибиться.

— Дидро — прекрасный человек, — сказал он, стараясь держаться золотой середины.

— А Д'Аламбер? — спросил Руссо, и Минар кивнул. Тогда Руссо добавил: — Я слышал в деревне, что какие-то друзья Д'Аламбера — может быть, его квартиранты — приехали сюда на лето. Значит, это вы?

— Да, это мы, — с готовностью подтвердил Минар, радуясь, что Жан-Жак сам объяснил их появление в этих краях. — Ферран и Минар к вашим услугам.

Руссо приподнял одну бровь:

— Второго, значит, зовут Ферран? Минар кивнул, потом добавил:

— Но это, разумеется, не наши настоящие имена. По какой-то непонятной причине самый знаменитый писатель на свете начинал терять терпение. Вспомнив, что он ждет рассказа об отце Бертье, а не о Ферране, Минар заговорил об обеде, которым их угостили в обители. Но едва он начал описывать закуску, Руссо, который его уже явно не слушал и хотел переменить тему, устало спросил:

— Вы любите играть в шахматы?

— Ну как же, — ответил Минар, — «Режанс» — мой второй дом. — Это было не совсем так. К тому же, вспомнив, что именно в этом кафе Ферран встретил человека с рукописью, от которой пошли все их беды, добавил: — Впрочем, я предпочитаю «Магри».

— В таком случае, — сказал Руссо, едва подавляя вздох, — почему ваш второй дом не «Магри», а «Режанс»?

Как мы знаем, Минар никогда не был силен в логике. К тому же перед его мысленным взором все еще стояло видение отца Бертье, убивающего Жаклин, и он неважно соображал.

— Когда я сказал, что «Режанс» — мой второй дом, я имел в виду, что мой первый дом — «Магри».

— А как же ваша комната у Д'Аламбера?

Минар все больше запутывался.

— Я там так редко бываю, что не считаю ее своим первым домом.

— И даже третьим? — спросила Тереза, заглянувшая узнать, не надо ли пополнить кувшин. Ее вмешательство в разговор заставило Жан-Жака недовольно нахмуриться.

— Нет, — сказал Минар, — даже не третьим. Третьим, пожалуй, можно считать наш домик в Монморанси, а наша комната у Д'Аламбера вообще не считается.

— Однако живете вы все-таки у Д'Аламбера, — с некоторым раздражением напомнил Руссо.

— Да разве это жизнь? — беззаботно бросил Минар.

— Как это понимать? — спросил Руссо, отсылая Терезу кивком головы.

Минару ничего не оставалось, как продолжать импровизировать:

— Вы же знаете, что за человек Д'Аламбер. Я бы никому не посоветовал жить с ним под одной крышей. А уж жена его…

Руссо недоуменно поскреб в голове.

— У Д'Аламбера нет жены! Неужели вы приняли за жену его приемную мать?.. Или вы хотите сказать, что этот карлик, этот урод, этот крикун наконец нашел себе любовницу?

Нет, Руссо явно не жаловал Д'Аламбера, и Минар пожалел, что хорошо о нем отозвался. Но по крайней мере он пренебрежительно поставил свою предполагаемую комнату в доме Д'Аламбера на третье или даже на четвертое место.

— Честно говоря, я предпочитаю общество Дидро, — сказал он.

Глаза Руссо сузились. Он потер подбородок.

— Извините за откровенность, но вы какой-то странный человек. Ваш друг Ферран похож на вас?

— Даже хуже, — с улыбкой ответил Минар, затем уловил в словах Руссо намек. — Но вы не подумайте, в наших отношениях нет ничего зазорного. Мы оба любим уединенную жизнь, но мы просто друзья. По сути дела, братья.

— У которых разные фамилии?

— Кузены.

— В таком случае прошу меня извинить, — сказал Руссо, вставая со стула. — Мне надо работать. Я с удовольствием побеседовал с вами и желаю вам и вашему кузену приятно провести лето в Монморанси. Тереза проводит вас к выходу.

Минар спустился по лестнице, довольный, что так ловко вывернулся из затруднительного положения. Он даже и словом не обмолвился, что друг Руссо отец Бертье — убийца. Способность Минара говорить об одном, думая совершенно о другом, порой поражала даже его самого, хотя он это делал всю свою жизнь. Но почему Жан-Жак заговорил о шахматах? И Минар крикнул с нижних ступеней лестницы:

— Может, как-нибудь сыграем в шахматы? — В ответ Руссо что-то проворчал. — Я приведу Феррана — он играет гораздо лучше меня.

Распрощавшись с Терезой и выразив сожаление, что ему не придется отведать ее морковного супа, Минар вышел через калитку на улицу и тут же расплакался.

— Бедная Жаклин, — прошептал он, утерев слезы рукавом и пускаясь в обратный путь. Бумаги, которые привели его в такое смятение, все еще щекотали его грудь.