Книга Улица Окопная - Кари Хотакайнен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По всему видно, что из мужика вышел бы толк. В тексте упоминается неоконченное образование. Его метод знакомства с проблемами жилья говорит о человеке, способном к долгосрочной исследовательской деятельности.
Прислушиваюсь к шуму в голове, там необузданная радость бьет ключом. Оксанен читает договор купли-продажи, руки его трясутся, я не понимаю почему. Глаза его увлажняются, неужели он собирается плакать в такой радостный день?
– Что скажешь? Замечательные условия, а?
– Я не… уходи. Забирай часы и деньги.
– Ну не надо все путать. Ты прочел как следует документ?
Оксанен кивает.
– До самого конца?
– Забирай деньги и все, что хочешь…
Я ничего не понимаю. Неужели слишком мелко написано? Я беру договор и зачитываю Оксанену вслух:
– «Покупатель принимает на себя следующие обязательства: продавец Тайсто Оксанен может жить в доме до конца своей жизни. Его комната располагается на втором этаже, в бывшей комнате сына. Покупатель обязуется готовить для Оксанена дважды в день горячую еду ежедневно в течение всего года. При этом Оксанен живет в доме на тех же правах, как покупатель и его семья». Ну? Что скажешь? Это законный договор купли-продажи в двух экземплярах. Здесь есть все, кроме подписи. Вы не могли бы расписаться здесь?
Я протягиваю договор Оксанену.
Он всхлипывает.
Он большой и злой, он сделает со мной все, что захочет.
Когда же Рейно придет?
Где же Вики, сдох он, что ли, почему не придет и не укусит этого?
Как мне освободиться?
Я не могу убежать.
Я не могу поставить свою подпись.
Ну почему никто не придет и не прогонит его?
Сини я еще могу успокоить, но не старика. Если Сини плачет, я беру ее на руки и говорю: «Не переживай, Сини, папуля здесь и никому тебя не отдаст».
Неужели дед в самом деле не понимает, о какой замечательной сделке речь? Ему не надо платить Кесамаа комиссионных, и он может остаться в собственном доме, как раньше делали в деревнях. Речь о современной смене поколений. И о создании семейного уюта. А если глубже – речь о восстановлении. – Подпишись здесь, и конец всем формальностям.
Он не говорит ничего.
Неужели мне придется взять его руку и подписать? Это глупо, все-таки человек прошел фронт и своими руками построил дом.
– Оксанен, подпишись же ты здесь!
– Так он же один и два…
– Это девятьсот тысяч, так здесь написано, потому что я так считаю, черт подери!
– Да, но…
– Ты, старый хрыч, ты, что ли, не понимаешь, что у меня нет больше денег! Вот цена бойца домашнего фронта, подсчитанная на калькуляторе Джонни Роттена! Возьми я еще триста тысяч в банке, я буду в твоем возрасте, когда смогу расплатиться за дом, я этого не допущу, припомни-ка, сколько было тебе, когда ты выплатил долг за дом!
Я не могу больше кричать, он мне не враг, а брат по оружию. Но вот никак не уяснит такого простого дела.
На подоконнике лежит нож.
Я дотянусь до него?
Он острый? Марта пользовалась им в огороде.
Отойди хоть на метр, можно попробовать.
Не подпишусь.
Так я решил.
Этот человек не купит мой дом.
Сейчас я медленно подвинусь и возьму этот нож, и ударю, и убегу, и окажусь на свободе, и буду жить.
Сини стоит на мостках кафе «Урсула» на берегу, руки в стороны, и смеется.
Она обязательно хотела попасть на мостки, когда увидела их из окна.
«Так папуля делает на большом озере», – кричит Сини, имея в виду Пяяннэ.
Сиркку поглядывает на часы. Нам скоро идти.
Хочется плакать.
Я пережила столь тяжелые времена, что теперь плачу, когда придется и по нелепым причинам.
Сини подходит и спрашивает, почему я плачу.
– Это мама от радости, – отвечаю.
– Нет, не от радости, – спорит Сини.
– Да, – говорю я.
– От радости не плачут, не плачь, мама, – просит Сини.
– Не переживай из-за этого.
Стискиваю Сини в объятиях, ее смех передается мне, и ветер кидает ее волосы мне в глаза. Сквозь волосы я вижу сверкающее море в блеске солнца. Чайки кинжалами падают с высоты и хватают то, что принадлежит им.
Подношу к губам стакан воды и чувствую укол в бок.
Стакан летит на пол, я взмахиваю рукой, попадаю Оксанену в висок, тот, шатаясь, ковыляет в коридор, я за ним, делаю ему подсечку, он падает на пол, я тащу его на кухню, усаживаю на стул и даю пощечину. Он кричит, плачет и трясется.
Ощущаю на боку тепло, прижимаю рану рукой, она небольшая. Окровавленный нож на полу. Швыряю его в мойку.
Становлюсь у Оксанена за спиной, крепко беру его за правую руку, вставляю ручку, Оксанен всхлипывает, мы вместе ставим подпись в договоре. На бумагу с моей руки капает кровь, на законность документа это никак не влияет.
Теперь надо все спокойно обдумать.
Я этого не хотел. Оксанен взялся за нож. Я не понимаю его поведения. Почему он не хочет по-хорошему? Неужели он действительно не поймет, что я ради этого совершил, что я пошел ему навстречу во всех деталях, связанных с заключением сделки? В этом городе в это воскресенье ни у кого нет столько наличных денег, как у меня, никто не согласится оставить продавца в купленном доме до конца жизни и два раза в день готовить ему еду. Из хороших продуктов, тщательно и сосредоточенно, от всего сердца.
У меня были совсем другие планы на остаток дня, но сейчас я должен отвести тебя в подвал. Одновременно затоплю сауну. Это успокоит.
Что он теперь?
Берет меня под руки.
Болят щека и нога.
Скоро я умру.
Где Рейно?
А Вики жив?
Я отправлюсь к Марте, если там есть это небо.
Где сын? И где невестка?
Я вижу какие-то фрагменты дома. Пол и двери, стены и потолок движутся, смешиваясь в беспорядке. Пяткам больно, они стучат по ступенькам. Он, наверное, убьет меня сейчас. В сауну тащит, что ли? Голова кружится, в груди колет.
