Книга Good Night, Джези - Януш Гловацкий

— Вот именно, — сказал Клаус. — То есть он поступил глупо, безрассудно, повел себя как идиот, который пытается что-то доказать.

Я стал уговаривать его выпить еще стопочку. Дождь забарабанил в окно с такой силой, что мы оба невольно отшатнулись. Я указал Клаусу на две крупные голые фигуры, кажется, мужскую и женскую, которые перебегали boardwalk, направляясь к океану. Мы проводили их взглядом, и я спросил у Клауса, как он считает: решение этих двоих искупаться в ледяной воде во время шторма — более или менее рационально, чем решение Джези поехать в Польшу? Клаус выпил, поперхнулся, пожал плечами и сказал:

— Все, абсолютно все, о чем ты рассказал, от начала до конца, гроша ломаного не стоит, потому что получилось совсем по-другому.

Я обрадовался, что и ему нелегко выговаривать кое-какие слова (например, он не сразу справился с выражением «гроша ломаного»), — пустячок, а приятно. У музыкантов был перерыв. Ветер заглушал шум в зале — то с большим, то с меньшим успехом. С минуту мы сидели молча; не знаю, о чем думал Клаус — смотрел он в темноту.

— Обычно по вечерам здесь очень тихо и спокойно, — сказал я. — В смысле, снаружи. Пахнет океаном, ветерок приятный, и видно звезды.

— Интересно, куда попрятались чайки, — пробормотал он. Внезапно, уже не дожидаясь уговоров, допил водку и рассмеялся: — Им инстинкт подсказал, что надо спрятаться, а у него инстинкт подкачал.

— Верно, — сказал я, — получилось не так, как Джези запланировал. Но, возможно, не он ошибся — рассуждал-то он логично, — а судьба так распорядилась, к примеру, расставив полвека назад ловушку.

Ну скажи, дорогой Клаус, разве это не идеальный материал для фильма? Черт бы тебя подрал, разве это не соблазнительно, не сексуально? Представь себе сцену: Джези в Варшаве, в издательстве «Чительник» на Вейской улице подписывает свою книгу. Такого в Польше еще не видели: толпа как на демонстрации, тысячи людей выстраиваются в очередь, чтобы получить автограф писателя. Еще бы: в этом этнографическом заповеднике, в привислинской глухомани появляется возможность приблизиться или даже прикоснуться к мировой знаменитости, чья рука пожимала руку Киссинджеру, Уоррену Битти, Дайане Китон, Курту Воннегуту. Возможность купить загадочную книгу, которая уже разошлась в миллионах экземпляров по всему свету, — нужно только, получив номерок, отстоять очередь.

И вот начинается сказка: он подъезжает… Да как подъезжает… Черный лимузин, длинный, с американским флажком, костюм, ослепительная рубашка, польские писатели за столиками в кафе «Чительника» корчатся от зависти, да хрен с ними, с этой швалью. На него устремляются взгляды затаивших дыхание читателей в длинной очереди, а затем — взрыв любви, восхищения, восторга… да только восторг, еще до того подогретый показанными по телевидению интервью, оказался такой силы и такого масштаба, что пробудил спящих демонов, постучавшись в ту самую глухую деревню. И двое бывших подростков, то есть сын хозяина, у которого прятался Юрек с родителями (по воле случая тот самый, что спас Юрека, когда с него на катке стягивали штаны), и сын соседей, брат невинной шлюшки из книги, так вот, эти бывшие мальчишки сели в один поезд, потом пересели в другой и прикатили в Варшаву. Не для того, чтобы обвинять, упаси Бог! Они были хорошие люди, да и книжку не читали, им дела до нее не было, — и вообще знать не знали, что именно в тот день их взяли напрокат эринии. Но конечно же, конечно, на благодарность рассчитывали. Потом они говорили, что им бы хватило простого «спасибо», однако, надо думать, ждали большего: богатей из Штатов мог бы им кое-что подкинуть за такой пустяк, как спасение жизни…

Видишь, Клаус? — смотри, как они пристраиваются к очереди, потеют, толкаются, наконец подходят, представляются: это мы! И тут Джези, великий Джези, всегда превосходно собой владеющий, при виде материализовавшегося сонного кошмара растерялся. Я не говорю, что ему следовало тут же со слезами броситься их обнимать, но он даже не встал, только сидя протянул руку и сказал, что его родителей нет в живых. А они ему, что их родители живы. Он подписал книжки, за которые они заплатили, вот и все. Ну да, жена взяла у них адрес и пообещала, что они с Джези отзовутся, но они не отозвались. Так что оба бывших его сотоварища по аду вслух посетовали (а кое-кто подслушал), покрутились немного и вернулись домой, и вот так вот деревушка Домброва-Жечицкая появилась на карте.

Я произнес этот монолог с жаром, у меня даже грудь заболела — так сильно я в нее бил кулаком.

— Скажешь, плохая сцена, а, Клаус? — спросил я отдышавшись. — Джези после встречи с ними запаниковал. Многие считают, что это стало одной из причин самоубийства: нового и еще более сокрушительного разоблачения ему бы уже было не выдержать. Но если так оно и есть, то Джези в очередной раз ошибся: история эта долго оставалась чисто местной, варшавской, то есть провинциальной, и триумфального шествия по Польше, где его буквально на руках носили, не прервала.

За океан эта некрасивая история приплыла только лет через пятнадцать, но тогда на нее уже никто и внимания не обратил. До того вышла его последняя книга, «Затворник с 69-й улицы», которую он писал семь лет и которая должна была доказать, что он — большой писатель и пишет сам, без посторонней помощи, но, на беду, книжка получилась ужасная, рецензии были разгромные, а серьезные журналы, такие как «New York Times», «Newsweek» или «Time», вообще не пожелали ее заметить. А потом и Джези не стало. У Нью-Йорка короткая память, история Джези вообще перестала вызывать эмоции, и это, пожалуй, самое печальное.

— Это изменится после нашего фильма, — перебил меня Клаус и клятвенно пообещал, что эту сцену мы снимем, но сейчас ему нужно бежать, у него встреча с Ириной, у них любовь.

— С какой Ириной?!

— С той, что играет Машу, — ответил он.

Я ничего об этом не знал и онемел, но ненадолго.

— Почему же ты ее сюда не привел?

— Я хотел, — признался он. — Хотел. Но она не захотела. Сказала, хватит с нее России и русских.

Он полез за бумажником, Рышек его остановил: мол, ни в коем случае, — ну и он попрощался, встал, пошатнулся, но до двери все-таки доковылял, прихрамывая больше обычного. Вихрь с дождем и шум океана ворвались внутрь. Клаус упал и по ступенькам скатился в лимузин, который терпеливо его ждал. Рышеку пришлось побороться с ураганом, но он победил, закрыл дверь и призвал к порядку официанта — бывшего директора атомной электростанции, который, проклиная утраченную должность, блядство жены и подлость Путина, отказывался брать деньги у двух старых женщин — гордость ему, видите ли, не позволяет. Зато Рышеку позволила — он деньги взял и снова подсел ко мне.

— Я ему еще раз сказал, что он блестяще сыграл Валентия. Роль-то поганая, — махнул рукой Рышек. — Я, конечно, понимаю, ты ее написал на потребу американских евреев. — Он опять принес блюдо с копченой камбалой, но у меня уже кусок не лез в горло. — Я немного послушал, о чем вы тут трепались, и так тебе скажу: мне понятно, ради чего Джези туда поехал. Отплатить, или, если угодно, отомстить, или взять реванш, да как ни назови, — от этого рождается глубокое и прекрасное чувство, которое наполняет жизнь смыслом и является главным двигателем цивилизации.