Книга Семейная реликвия. Тайник Великого князя - Елена Зевелева

Для Ольги, Олега, их родных и друзей все события тех многих лет, что связаны с поисками Спаса и завершившиеся торжественным моментом передачи иконы Церкви, навсегда останутся в памяти как очень важная в их жизни веха, незабываемая история, соединившая прошлое и настоящее.

История, в которой действующими лицами были люди разных поколений, убеждений, национальностей.

Дед – Вогез, которого ранее подозревали Олег и Ольга в том, что он хранит икону Спаса Нерукотворного в своем доме в Жуковке, был давно на том свете. Да и причастен ли он к этому делу, точно так и не знает никто. Следствие по делу о его убийстве в ресторане «Кольцо», по мнению Олега, перспектив не имело. Убийц не обнаружили, даже несмотря на большое количество свидетелей. Во-первых, потому, считал Олег, что это уже никому не было нужно. Во-вторых, потому, что, скорей всего, причиной зверского расстрела крупного уголовного авторитета стала вовсе не семейная икона Ольгиных предков, а коммерческие вопросы, которыми Дед занимался с самого начала перестройки и в которых добился весьма зримых успехов, построив свою собственную криминальную империю Вогеза, бороться за которую, отхватив хотя бы часть его солидного пирога, в новых историко-экономических условиях могли многие. Подобная картина сложилась и с делом Сереги-Албанца. По слухам, вскоре после погрома в Алкином фитнес-центре он скрывался где-то то ли в Сербии, то ли в Болгарии. Не суть важно. Важно, с точки зрения частного сыщика Шувалова, бывшего следователя по особо важным делам Генпрокуратуры Союза и по случайному, а может, и нет, совпадению однофамильца оренбургского комиссара, нанятого тестем Ольгиного брата для расследования дела об отравлении Аллы на светском рауте в особняке Ряжцевых, было совсем другое. Несмотря на то, что досье на Албанца пухло с каждым днем и уже составляло несколько увесистых томов с конкретными фактами, изобличающими Серегу в совершении именно этого преступления, как и в том, что именно он стал по наущению и с подачи Галкиного мужа Иннокентия заказчиком убийства Вогеза, Шувалов не располагал. Не нашел пока он и подтверждений своей версии по делу ограбления и убийства священника в храме на Яузе, согласно которой исполнителем и этого преступления был не кто иной, как Албанец. Официальное же следствие не продвинулось дальше констатации самого факта. К тому же майор Геннадий Морозов, назначенный МУРом для расследования этого дерзкого преступления, по непонятной для Шувалова и невозможной в бытность его работником Генпрокуратуры причине умудрился потерять само дело, доселе бережно хранившееся в несгораемом старорежимном сейфе в его кабинете с обшарпанными стенами и потолком с желтыми пятнами протечек. Своей властью начальник следственного управления закатил майору строгача и успокоился. Шувалов понимал, конечно, как и почему открываются такие несгораемые сейфы и куда деваются хранящиеся в них документы, и здесь также грешил на Серегу, но доказать этого не мог. Поэтому-то он решил для себя оставить тему, тем более что она для него была лишь косвенным подтверждением преступной деятельности криминального авторитета, давно перешедшего в сферу легального бизнеса.

Других эпизодов преступной деятельности бывшего спортсмена он накопил множество и вполне мог передать данные официальным правоохранительным органам и даже Интерполу, но в его задачу такая благотворительная деятельность явно не входила. Поэтому Шувалов продолжал истово, как крот, рыть в этом направлении, будучи совершенно уверен в том, что не сегодня-завтра все будет «тип-топ».

Олег прекрасно понимал, что большие надежды Шувалов возлагал на главного свидетеля, а скорей всего, и главного виновника всех криминальных историй и бед, преследовавших их с Ольгой в последнее время на пути поиска священной иконы Спаса Нерукотворного. Но после внезапного обнаружения семейной реликвии в тайной комнате кабинета Иннокентия Ряжцева посвященным в детали их семейного поиска искусствоведом Андреем Курликом мужа их дочери Галины с обширным инфарктом увезли в Центральную клиническую больницу. И вот уже два месяца он находился в реанимации. Так что перспектив и надежд на его выздоровление не было никаких. Соответственно, не стоило даже рассчитывать на то, что Иннокентий когда-либо заговорит и, возможно, в силу своей природной и выработанной с годами чиновно-холопской боязливости, прольет свет на историю пропажи иконы. В отличие от Шувалова, который умел, если нужно, ждать хоть вечность, продолжая надеяться на фортуну, следователи Федеральной службы безопасности, вплотную занявшиеся делом и личностью коррумпированного крупного чиновника-бизнесмена Ряжцева, достаточно быстро сообразили, что в ближайшие месяцы никакого света ни на что пролить он никак не сможет, даже если очень сильно захочет. Потому и отложили его дело в долгий ящик. С одной стороны, решили они, если Бог даст и Иннокентий выздоровеет, то все связанные с ним проблемы можно будет раскрутить на полную катушку. А с другой – как учил когда-то «великий вождь и учитель»: «нет человека – и нет проблем».

Что касается старого институтского друга Ольги Андрея Курлика, то он вскоре после обнаружения им тайной комнаты с сейфовой дверью в кабинете загородного особняка Ряжцева и публичного изобличения своего многолетнего клиента-нувориша семьей Потаповых-Усольцевых и их друзей, закончившегося обширным инфарктом чиновника-оборотня, благополучно отбыл к себе в Германию. На торжество, хотя Ольга настоятельно приглашала его принять в нем участие, Андрей не остался. Да и какой ему в этом был прок. Свой солидный гонорар за экспертизу полотен, хранившихся в доме Иннокентия, он получил от него сполна. Дальнейшая судьба украденных из музеев картин и копий выдающихся произведений мастеров живописи, которые тот явно хотел или перепродать, или с той же целью переправить за рубеж, его не особенно-то и волновала. К тому же, учитывая складывающуюся вокруг события возню, вполне способную через какое-то время перейти в официальное расследование всей неблаговидной истории с художественными ценностями Ряжцева, он не хотел, чтобы громкое дело повлияло в какой-то мере и на его незапятнанную репутацию. Провести некоторое время вместе с Ольгой, как он безумно и страстно желал, вылетая в Москву, стало в связи со случившимся совершенно невозможно. Сидеть в столице несколько недель или прилетать сюда специально, чтобы побывать на торжестве передачи иконы Православной церкви, Андрей не хотел. Кроме того, он за долгие годы жизни за рубежом, особенно учитывая, что каждый час его стоил немалых денег, не привык терять времени даром. Помимо прочего, на драгоценную икону Спаса Нерукотворного, которую они, еще учась на истфаке МГУ, вместе искали по городам и весям и обнаруженную, в конце концов, через столько лет именно с его помощью, у Андрея были свои взгляды, диаметрально противоположные тем, которые имела Ольга. Что-что, а уж дарить церкви святой лик работы выдающегося безымянного византийского мастера, который на любом престижном аукционе за рубежом стоил бы целого состояния и ушел бы влет, Андрей знал это точно, вызвав при этом мировую сенсацию, он бы, конечно, никогда Ольге не посоветовал. Тем более в тех рыночных условиях, которые сложились в России за последние годы. Но он прекрасно знал и другое: в его советах она совсем не нуждалась. А переубедить ее сделать не так, как она для себя решила еще в студенческие годы, превратив завещание прабабки в закон своей жизни, у Андрея не хватило бы никаких сил, аргументов и призывов. Ему это также было доподлинно известно, таким уж человеком была его первая и последняя в жизни любовь. Поэтому, как только «скорая», включив все мигалки и сирены, умчала мужа Ольгиной дочери Галины в Центральную клиническую больницу, Курлик не стал дожидаться семейного чаепития, а, срочно собрав свою сумку, уехал в гостиницу. Через час с небольшим он, не попрощавшись даже по телефону, что для него было совсем не свойственно, был уже в аэропорту Шереметьево, с нетерпением ожидая рейса «Люфтганзы» на Гамбург.