Книга Падающие в небеса - Азарий Лапидус

На сей раз Липсиц взвился:

– Почему ты мне не веришь?!

– Потому что у нас есть другая информация – о некоем источнике, периодически дающем тебе новые импульсы для работы. Расскажешь…

Сапожников перебил Авдеева, к нему вернулось чувство осознания, где он находится и что сейчас обсуждается:

– Подождите! О какой ерунде вы сейчас говорите!

Он кричал, не в состоянии совладать со своими эмоциями. Сидящие за соседним столиком мужчины внимательно посмотрели на Сапожникова, видимо, взвешивая, стоит ли им уже вмешиваться в возникший скандал.

– Антон! Ты же мне говорил, что разработки Моти представляют огромную угрозу для нашей страны, а сейчас выяснятся, что это не так. Объясни мне!

Авдеев совсем не хотел принимать участия в той части разговора, которая не представляла для него практического интереса, но и отмолчаться сейчас не получалось.

– Что тебе объяснить? Я и сейчас продолжаю настаивать, что работы Липсица лежат в основе наступательных космических разработок США.

Сапожников перевел взгляд с Авдеева на Липсица.

– Ложь, – спокойно сказал Мотя, – ни одной моей работы не удалось использовать для создания наступательного вооружения. Только для обороны!

– Это невозможно. Ты же, Миша, понимаешь, что спутнику с оружием на борту совершенно безразлично, защищает он или нападает, и то и другое ему под силу. Согласен? – обратился Авдеев то ли к Сапожникову, то ли к Липсицу.

Михаил Петрович утвердительно кивнул, а Мотя, наоборот, пару раз отрицательно покачал головой и ответил:

– Конечно, нет! Я не строю спутников ни с оружием, ни без него. Моя роль совсем другая – создать математическую модель оборонительной доктрины на базе собственных научных работ. Повторяю еще раз! Как бы близко это ни казалось, оборонительная и наступательная доктрины отличаются принципиально! И если оборонительная полностью создана мной и моими коллегами, то наступательной я не занимался ни одной минуты.

– Почему? – спросил Авдеев.

– Не хочу. Вы знаете, как мечтали руководители вот этих, – Липсиц указал рукой на двух мужчин, – чтобы я занялся работой над наступательной доктриной. Но однажды, много лет назад, когда стало понятно, какая сила кроется в моих открытиях, я дал себе слово, что никогда в жизни ни один человек не сможет использовать их для причинения вреда другим. Порой над этим я думал больше, чем над самими изобретениями. Как ограничить их зону применения? И сегодня я говорю с гордостью себе и вам: все, что я делал, было необходимо для развития прогресса человечества…

– Постой, постой! – перебил Сапожников. – Ты хочешь сказать, что твои разработки не представляют опасности для России?

– Конечно!

– Антон, почему же вы меня обманули?

Авдеев решил не отвечать на вопрос, и без его ответа стало понятно, что Сапожников оказался обманутым. Вернее, отыграл роль преферансного болвана – вроде бы играл в игру, а к картам не притрагивался, все за него сделали другие игроки.

Сапожников выдержал паузу, попытался взять себя в руки и задал вопрос, который уже не имел большого смысла, но был очень важен для него:

– Мотя, ты веришь, что я оказался втянутым в эту историю при помощи большой лжи, состряпанной нашим одноклассником и его коллегами?

Теперь уже Липсиц взял паузу: он не представлял, как взрослого, умного и очень богатого человека могли втянуть в такую некрасивую историю без его собственного желания. То есть Миша пусть частично, но все равно виновен в сложившейся ситуации. Хотя, пожалуй, за это Мотя, как мягкий и интеллигентный человек, мог простить одноклассника. Всякое в жизни бывает, тем более что Сапожникова шантажировали каким-то криминалом. Для Липсица эта провинность Михаила была не столь важна. Главное, что он не мог простить Сапожникову, – тот впутал во всю эту мерзость его любимую дочь Софи. Такого он не смог бы простить ни одному человеку на Земле. И все-таки Мотя не хотел причинять боль никому.

– Да, – ответил он односложно.

Авдеев радостно заулыбался, он очень не хотел продолжения дискуссии на данную тему, а такой простой ответ предполагал, что эта часть беседы исчерпана, но Сапожников так не думал.

– Мне кажется, что ты произнес «да» только для того, чтобы не огорчать меня. Такое библейское всепрощение. Мне не надо от тебя подобного снисхождения. Если я и виноват перед тобой, то самую малость. Прости меня!

– Хорошо…

Сапожников остановил рукой Мотю, не дав ему закончить фразу, и продолжил:

– Ты прав. Меня вынудили согласиться работать с разведкой. Мой сын оказался в тюрьме, и за его освобождение я согласился встретиться с тобой.

Авдеев заелозил на стуле, его глаза забегали из стороны в сторону, останавливаясь то на одном, то на другом собеседнике. Ситуация выходила из-под контроля, было невозможно предположить, что еще может рассказать Сапожников. Антон Николаевич решил предпринять попытку сменить тему и вернулся к оставшемуся без ответа вопросу:

– Мотя, все-таки поведай, откуда ты берешь с такой регулярностью новые темы для своих открытий?

– Не перебивай! – резко сказал Сапожников и перевел взгляд на Липсица: – Видит бог, я не хотел причинить тебе боль, а знакомство с Софи было случайным совпадением. Я ее люблю!

Плечи Липсица передернулись от нервной дрожи. Конечно, у Софи, может, и должна быть личная жизнь, мужчины вокруг нее так и вьются, но представить в качестве пары дочери своего одноклассника, знакомство с которым было инспирировано спецслужбами, было выше отцовских сил. Вступать в дискуссию по поводу Софи он не собирался, поэтому просто пропустил сказанное мимо ушей, а Сапожников, наоборот, хотел до конца обсудить именно эту тему:

– Почему ты молчишь? Тебе трудно в это поверить? Почему? Потому что ты ее отец и я очень стар для нее?

– Нет.

– Потому что ты думаешь, что наша встреча подстроена?

– Нет.

Сапожников откинулся на стул, до него наконец дошло, что Мотя в принципе не желает обсуждать с ним его отношения с Софи. Значит, у него осталась одна возможность – пусть даже скороговоркой – рассказать то, что он чувствует.

– Я люблю Софи! Я не могу без нее жить. Случайно получилось, что мы встретились.

Липсиц кашлянул.

– Хорошо, не случайно. Нам подстроили встречу, но все остальное в наших отношениях было натуральным. Я влюбился в Софи без памяти. Неужели в это трудно поверить? Я не мыслю свою дальнейшую жизнь без нее. Поверь!

Липсиц сидел и смотрел перед собой отрешенно, потом демонстративно зевнул, показывая, что разговор нужно заканчивать и отправляться по домам. Авдеев заерзал на стуле, он явно не хотел уходить, не получив ответов на свои вопросы.

– Верит, верит! – сказал Антон.