Книга Часть целого - Стив Тольц

Я остановился. Трудно было сказать, откуда он шел — издалека или звучал в моей голове.

— Иди налево! — приказал голос. — Налево.

В обычных обстоятельствах настойчивые голоса, которые себя не называют, посылают совсем не туда, куда следует, но в том случае я чувствовал, что голос самым честным образом блюдет мои интересы. Терри умер, я это понял, а голос был его, его последним посланием на пути в мир иной.

Как только я повернул налево, то сразу заметил, что правое ответвление было охвачено огнем.

За поворотом я наткнулся на группу мужчин, поливающих деревья водой. Они держали в руках тянувшиеся из утроб пожарных машин брандспойты, похожие на объевшихся питонов, и закрывали рты мокрой тканью. Мне тоже надо такую, позавидовал я, но тут же одернул себя: «Не пожелаешь обладать тем, что имеет другой, будет меньше шансов во что-нибудь вляпаться». Кто-то окликнул меня:

— Мартин!

— Не ходи туда! — предостерег другой.

— Там мои мама и папа! — ответил я. И уже на бегу мне почудилось, что кто-то вдогонку бросил:

— Передай им от меня привет!

Огонь перескочил русло высохшего ручья. Я оставил позади горящий труп овцы, и мне пришлось замедлить шаг — дым до того сгустился, что встал передо мной серой стеной. Внезапно стало невозможно определить, в какой стороне пожар. Легкие саднило. Я не сомневался: если в самое ближайшее время не удастся глотнуть воздуху, мне конец. Я стал давиться, и меня вырвало дымом с кусочками моркови.

Попасть на нашу улицу оказалось невозможно — путь отрезала рваная стена огня, но по другую сторону я заметил группу людей. Пожар стоял как ворота крепостного вала. Я посмотрел сквозь ослепительное сияние и, увидев, как черный с желтым дым плывет над людьми, крикнул:

— Кто-нибудь видел моих родителей?

— Ты кто?

— Мартин Дин.

— Марти! — Мне показалось, что я узнал голос матери, но утверждать было трудно: треск огня заглушал слова. Затем воздух успокоился.

— Ветер! — раздался чей-то крик. Люди замерли. Все ждали, куда повернет пожар. Пламя взвилось за ними и готовилось совершить с высоты новый наскок. Я почувствовал себя человеком, который, лежа на гильотине, тешит себя надеждой, что потом голову можно будет насадить на место. Лицо обожгло горячим.

Я не успел даже пискнуть, как мне на макушку обрушилось пламя. В долю секунды волосы охватил огонь. Но ветер так же быстро переменил направление, и пожар скакнул от меня в сторону кучки людей. И на этот раз не остановился.

Хотя огонь отступил, мои глаза и легкие были забиты дымом, волосы горели. Я выл от боли, срывая с себя одежду, катался по земле и терся головой о грязь. Потребовалось несколько секунд, чтобы себя потушить, к тому времени пламя успело уничтожить мне ухо и подпалило губы. Из-под отекших век я видел, как огненный ураган пронесся по кучке людей, среди которых были и мои родители, и пожрал их всех. Голый и обожженный, я бросился на колени и вопил в безумной, бессильной ярости.

Большинство заключенных выбрались из тюрьмы, кроме тех, кто сидел в одиночных карцерах. Они оказались заблокированными на нижнем этаже, и не хватило времени, чтобы их спасти.

Я решил, что Терри не уцелел.

Пламя стихало и только отступало от города, а пресса уже раздувала новость, что Терри Дин погиб в тюрьме. Превратился в кучку золы. После того как полицейские сделали фотографии камеры, пустили и меня. Сохранились также кости, но в основном остался только пепел. При помощи швабры и сковороды я собрал брата в картонную коробку. Это оказалось непросто. Останки Терри перемешались с золой от деревянной двухъярусной кровати. Бедный брат! Его стало не отличить от обыкновенной койки. Печально.

Кости я не взял. Решил, пусть их хоронит государство. А остальное забрал. Как я уже упомянул, все самое дельное от Терри превратилось в золу.

За стенами тюрьмы в воздух бешено взмывали хлопья пепла, а когда ветер стихал, опускались на землю, на машины, на журналистов. В расплавленном асфальте сверкали яркие искры. Я посмотрел на акры курящейся дымом черной травы и обожженные холмы. Все превратилось в тлеющую гарь. Все дома обуглены и в пепле. Все запахи раздражали нос. Все цвета зловеще мрачны.

Мать умерла. Отец умер. Брат умер. Гарри умер. Кэролайн уехала. Лайонел уехал. Город перестал существовать. Клятва потеряла смысл. Священная связь порвалась.

Я был свободен.

Распространился слух, что некий человек жарит мясо на углях собственного дома. Его моментально обступили репортеры. Они решили, что это смешно. Наверное, так оно и было.

Прошла короткая гроза. Оставшиеся в живых стояли на руинах города и рассуждали о причине катастрофы. Откуда на этот раз взялся пожар? Я решил, что виноваты поджигатели. Такие вещи почти всегда дело их рук. Откуда они только берутся, эти долбаные поджигатели? По-моему, эти люди — не столько исчадия зла, сколько тупые скучающие идиоты — убийственное сочетание. Как бы их там ни воспитывали, они вышли из отрочества, неспособные на чувство сострадания. И эти скучающие, неспособные на сопереживание тупицы среди нас. Нельзя судить о человеке по тому, как он держится на людях. Надо постоянно оставаться настороже. Вот тебе яркий пример: если не каждый день, то частенько в бассейнах находят человеческое дерьмо. Для меня этим все сказано.

Но оставшиеся в живых говорили, что на этот раз причиной пожара стали не поджигатели.

Они винили обсерваторию.

У меня похолодела кровь.

Я подошел ближе и вот что услышал.

С годами обсерватория состарилась, пришла в запустение и была отдана на откуп природе. Ее крыша поднималась на петлях. Кто-то забыл ее закрыть. Телескоп собрал лучи летнего солнца в горячий пучок, и тот поджег строение. Ветер тоже внес свой вклад, и мы получили катастрофу.

Так, значит, дело в обсерватории.

Моей обсерватории!

Я предложил построить ее, а она стала причиной смерти матери, отца и брата. Это был последний гвоздь в гроб моего ненавистного ящика для предложений, мерзкого ящика, настроившего город против моей семьи, послужившего поводом, чтобы засадить брата сначала в сумасшедший дом, затем в исправительную тюрьму для несовершеннолетних и, наконец, отправившего его в могилу (образно говоря, ибо на самом деле Терри находился в картонной коробке, где до того лежал виноград без косточек). Я считал, что при помощи обсерватории сумею изменить человеческие души к лучшему, а вместо этого ускорил их разложение. Когда брат попал в клинику, мне следовало уничтожить ящик для предложений, который отправил его туда, а когда Терри уничтожил ящик и при этом ослепил нашего единственного друга, я должен был тот же час уничтожить все, что было связано с ящиком, который теперь так внезапно напомнил о себе коробкой в моих руках, коробкой с моим братом.

Я продолжал идти вперед.

Не забыл предостережения Стэнли и помнил, что детективы грозили преследованием в судебном порядке. Пора сматываться подобру-поздорову. Да и учиться здесь больше нечему. Настало время отправиться в другие страны и сменить старые привычки. Обзавестись новым жильем. Испытать новые разочарования. Попробовать себя в чем-то новом и столкнуться с новыми неудачами. Задать себе новые вопросы. Интересно, зубная паста везде одна и та же на вкус? А одиночество менее горькое в Риме? И сексуальная неудовлетворенность не так мучительна в Турции? Или в Испании?