Книга Русские на Мариенплац - Владимир Кунин

– Тихо ты! Услышит же…

– Да дрыхнет она без задних ног!.. Не уезжай, Нартайчик, прошу тебя. Останься. Ты же знаешь Наташу! Она губки подожмет и станет смотреть в сторону. И будет делать вид, что ничего не понимает. За старика-то я не боюсь. Он свой мужик…

– А ты сразу скажи ей: «Не волнуйтесь, тетя Наташа, мы и за нее будем вам платить двести марок в месяц. И с троих у вас уже будет получаться – шестьсот!» А она каждый пфенниг считает… Я уже обещал, что приеду. Он ждет, понимаешь?

– У тебя телефон его есть?

– Кого?

– Ну, этого… Как его?!

– Зергельхубера?

– Да.

– Есть.

– Ну, пойди к старикам, позвони ему сейчас от них. Скажи: «Эндшульдиген зи, битте, герр… Как его?.. Битте, вартен зи бис морген. Хойте их нихт канн арбайтен. Их бин хойте кранк…» Или еще что-нибудь придумай. Сходи, позвони. Все-таки вдвоем разговаривать всегда легче… А, Нартайчик?

– Ладно… – шипит Нартай. – Черт с тобой. Пойду звонить… А ты не грохочи здесь, дай ей хоть отоспаться. Она вчера шла по лесу и плакала. Я видел, просто говорить не хотел.

– Ну вот… А ты собираешься уехать.

– Ладно. Повтори-ка, как мне сказать по-немецки… Погоди! Я лучше запишу русскими буквами.

И слышу через тоненькую деревянную стенку, как Эдик начинает диктовать Нартаю, что сказать этому Зергельхуберу.

Как они уломали стариков Китцингеров оставить меня пожить в их сарае – я до сих пор толком не знаю!

Но они умудрились дотолковаться с Наташей и Петером – при том, что Эдик тогда по-немецки говорил примерно так же, как Наташа по-русски, а Нартай со старым Петером общался лишь при помощи русских матюгов, технической терминологии и откровенной симпатии друг к другу. Когда они в «Китцингер-хофе» вдвоем – их водой не разольешь! Вот приедете к нам – сами увидите.

Короче, слышу – ушли… Я вскочила, физиономию ополоснула, собрала свою сумку, сделала, на всякий случай, «морду лица» – глаза чуть подмазала, губы припудрила. И сижу. И жду. И ни одной мысли в голове. Где сегодня ночевать?.. Как жить дальше?.. Почему Джефф не отвечает?..

Сижу в состоянии какого-то утреннего отупения, и только одно желание чуть шевелится в башке: вот сейчас снова прилечь, заснуть тихонечко, и больше уже никогда не просыпаться.

Нет, думаю, не годится. Найдут мой труп в этой каморке – кто виноват?! Сразу же возьмут за шкирку Эдика и Нартая. А они тут ни при чем. Покойница сама хотела тихого конца… Но ведь это еще доказать надо! У покойницы не спросишь. «Бедная, бедная девочка… Такая была молодая, такая красивая… Ну-ка, ну-ка, что нам тут вскрытие покажет?.. Ах, она была еще и беременна?! Даже на третьем месяце?..» И обвинят ни в чем не повинных Нартая и Эдика черт-те в чем и сошлют их ни за что, ни про что в какую-нибудь ихнюю германскую Воркуту лет на десять-пятнадцать…

Нет! Тут сдохнуть я просто не имею права! С моей стороны по отношению к этим ребятам – это было бы колоссальным свинством.

Часа через полтора приходит Эдик и говорит:

– Пошли.

Я сумку на плечо, гитару в руку, а Эдик мне и говорит:

– Нет, это ты все оставь. Это тебе сейчас ни к чему. Паспорт захвати на всякий случай. Он у тебя с собой?

– А где же еще? – говорю.

И показываю ему свой паспорт. Он покрутил его в руках и так удивленно спрашивает:

– Что за паспорт-то?

– Обыкновенный, – говорю. – Израильский.

– У тебя даже паспорт израильский?.. – удивляется Эдик.

– А ты что думал? Что я на экскурсию туда ездила?

– Ну и дела! – говорит Эдик. – Пошли…

Выходим мы из его комнатки и оказываемся в огромном сарае. Я вчера с вечера, в темноте и не сообразила, где мы. Думала – дом, как дом…

А в этом сарае – чего только нет! И сеялки, и веялки, и…

Батюшки!.. Танк стоит!!! Стоит себе настоящий танк, с пушкой и пулеметами, со всякими гусеницами. А я до этого танки только на постаментах и на картинках видела.

– Ой, – говорю. – Это что же такое?

– Это памятник моему идиотизму, – говорит Эдик. – Пошли!

Я немного очухалась и спрашиваю:

– А мы сейчас куда идем, Эдик?

– Завтракать, – говорит он. – Знакомиться и завтракать.

Вот с тех пор мы вместе и завтракаем…

Обедаем чаще всего в городе. В «Мак-Дональдсе» или «Бюргер-Кинге». Когда «набрасывают» побольше – в «Виннервальде» или «Нордзее». Там слегка подороже, но вкуснее, разнообразней…

А ужинаем почти всегда в «Китцингер-хофе». Если возвращаемся пораньше, то со стариками. Если поздно, когда старики уже спят (а они рано ложатся), то тогда у меня в «келлере». «Келлер» – это такой подвал под основным домом. «Подвал» – одно название. На самом деле, это такой низкий-низкий первый этаж по-нашему. Там у них прачечная расположена, и автоматическая система отопления стоит, и так называемая «гастциммер» – гостевая комната с душем, с горячей водой, с туалетом… Даже кухонька маленькая с электрической плитой и холодильником. Нам бы в России такие подвалы!

Там я живу. Петер, правда, поначалу хотел в сарае мне пристроить комнатку, рядом с ребятами. Но тут Наташа встала на дыбы! Как это девушка, да еще беременная, будет жить практически под одной крышей с двумя молодыми мужиками?!

Во-первых, это неприлично. Во-вторых, мало ли что может вдруг понадобиться беременной девушке, чего мужикам знать не положено? А в-третьих, это вполне может не понравиться Джеффу, если он, конечно, когда-нибудь приедет за своей беременной девушкой…

Так что пусть Катя лучше живет в «келлере» и чувствует себя там хозяйкой, а не стоит по утрам в одной очереди с мужчинами в сарайный туалет. И вообще, женщине не место рядом с танком, трактором и разным железом!

Тем более что Наташа очень хорошо помнит, как во время войны, когда немцы взяли их Тетеревку, они с матерью почти в таком же подвале прятали целую соседскую семью евреев – и старого Арона, и его дочку Цилю – мамину подругу, и Цилиных детей – Мишку и Сонечку.

Конечно, в том подвале не было ни кухни, ни отопления, а «ходить» по-большому и по-маленькому нужно было в обыкновенное ведро, но ничего… Прекрасно уживались!

И если бы потом их дом не сожгли вместе со старым Ароном, Цилей, Мишкой и Сонечкой, а Наташу не отправили бы в Германию – так все, вообще, было бы очень даже хорошо!..

И Наташа об этом всегда помнила.

Поэтому уже здесь, в «Китцингер-хофе», в пятьдесят третьем году, когда они с Петером были еще совсем молодыми, а цены на строительные материалы – смешно сказать, какие маленькие! – и они тогда еще надеялись, что у них появятся дети, и Петер взялся перестраивать старый родительский дом, – это она, Наташа, настояла на том, чтобы подвал был вполне пригоден для обитания.