Книга Влюбленные лжецы - Ричард Йейтс

— Да, ты права.

Ночью, когда Салли заснула, он лежал, прислушиваясь к тяжелым ударам, грохоту и шипению волн, накатывающихся на берег, и в голове у него вертелось: бывало ли, чтобы Шейла Грэм отозвалась о ком-нибудь как об «очень милом человеке»? Может быть, и да, а может, в ее время был в ходу какой-нибудь иной голливудский жаргон, против которого Фицджеральд и не думал возражать. Он-то знал, что Зельдой ей стать не суждено никогда — может быть, он и любил ее отчасти именно поэтому. Держал себя в руках ради нее, умирал от желания выпить, но не давал себе расслабиться, вложив всю оставшуюся у него энергию в написание отрывочных начальных глав «Последнего магната». Скорее всего, он испытывал смиренную благодарность к ней уже за одно то, что она была рядом.

Несколько недель они прожили по-домашнему, как супружеская пара. Кроме тех часов, когда она была в офисе, они все время проводили у него дома. Подолгу гуляли вдоль берега моря, находили новые места, чтобы передохнуть и немного выпить. Часами разговаривали. «Ты никогда мне не надоешь», — говорила она, и дыхание его становилось глубже и свободнее, чем в прежние годы, да и работа над сценарием продвигалась гораздо успешнее. После обеда, бывало, отрывая глаза от рукописи, он видел Салли, свернувшуюся клубком на пластиковом диване под лампой. Она вязала толстый свитер Кикеру на день рождения, и это зрелище наполняло его ощущением порядка и спокойствия.

Но продлилось это недолго. Не прошло и пол-лета, когда однажды вечером он с удивлением заметил, что она внимательно смотрит на него печальными глазами.

— Что случилось?

— Я не могу больше здесь оставаться, Джек. Абсолютно не в состоянии выносить это место: ужасно тесно, темно и сыро. Да господи, мало того, что сыро, — просто мокро!

— В этой-то комнате всегда сухо, — попытался оправдываться Джек, — а днем светло. Иногда настолько светло, что приходится закрывать…

— Но в этой комнате всего пять квадратных футов, — она даже встала, чтобы придать вес своим словам, — а все остальное — старая гнилая могила! Знаешь, что я нашла на полу в душевой сегодня утром? Ужасного маленького, бледного, прозрачного червя — как улитка, только без раковины. Я случайно наступила на него раза четыре, прежде чем осознала, что я делаю. Господи Иисусе!

Ее передернуло так, что серый лохматый комок вязанья упал на пол; она обхватила себя руками, напомнив Джеку его дочь в другом отвратительном душе, в Нью-Йорке.

— А спальня! — продолжала Салли. — Матрацу, наверно, лет сто: он весь прокис и воняет плесенью. И куда бы я ни вешала одежду, утром она всегда холодная и влажная. С меня довольно, Джек, хватит. Не хочу больше приходить в офис в мокрой одежде, извиваться, как червяк, и чесаться весь день напролет. С этим кончено.

По тому, как суетливо она стала собирать вещи после этих слов, как набила мексиканскую сумку и маленький чемодан, было ясно, что она не задержится даже на одну ночь. Джек сидел, кусая губу, пытаясь придумать, что бы ей сказать, потом встал, решив, что так он выглядит лучше.

— Я возвращаюсь, домой, Джек, — сказала она. — Мне очень хочется, чтобы ты поехал со мной, но здесь все полностью зависит от тебя.

Ему не потребовалось много времени, чтобы решиться. Он немного поспорил с ней и даже притворился разгневанным, но лишь для того, чтобы потешить свое стремительно тающее самолюбие: менее чем через полчаса он уже нервно сжимал руль своей машины, стараясь держаться на почтительной дистанции от задних огней автомобиля Салли. Джек взял с собой кипу страниц своего сценария, а также запас бумаги и карандашей: Салли уверила его, что в доме Джилл несметное количество больших, чистых, очень удобных комнат, где он сможет работать весь день, и никто его не побеспокоит, если он, конечно, захочет заняться именно этим.

— Я правда думаю, — сказала она, — не лучше ли нам провести остаток отведенного судьбой времени вместе, у меня дома? Поехали. Кстати, сколько нам еще осталось? Что-то около семи недель? Или шесть?

Так и вышло, что Джек Филдс на короткое время стал обитателем особняка в неогреческом стиле в Беверли-Хиллз. Он рассыпался в избыточных, на его взгляд, благодарностях, получив для работы комнату наверху — там даже была ванная, такая же роскошная, как у Салли, — а их совместные ночи проходили в ее «апартаментах», и никто больше не вспоминал о японском обеденном столике.

Каждый день все собирались на коктейль, и тогда приходилось общаться с Джилл Джарвис и волей-неволей соприкасаться с ее миром. Вначале после рюмки-другой они перемигивались, после чего ускользали в ресторан или куда-нибудь еще, чтобы провести вечер вдвоем. Но все чаще и чаще, к растущему недовольству Джека, Салли продолжала пить и вести беседы с гостями Джилл, пока они оба не оказались вовлечены в ритуал очень поздних домашних ужинов. Сигналом к их началу было появление в дверях пухлой, одетой в униформу темнокожей служанки Ниппи, которая говорила: «Мисс Джарвис! От этого мяса ничего не останется, если ваши гости сейчас же не придут и не съедят его!»

Они садились за стол, будучи почти не в состоянии двигаться и сфокусировать взгляд на тарелках с почерневшими кусками мяса и сморщенными овощами, а потом, словно в знак всеобщего отвращения, вставали, оставляя большую часть еды нетронутой, и возвращались обратно в гостиную, где вновь принимались за спиртное. Хуже всего, что и Джек к этому моменту не ощущал никаких желаний, кроме потребности в новой порции выпивки. Иногда они с Салли напивались до такой степени, что не были способны ни на что другое, кроме как забраться к себе наверх и лечь спать. Джек падал на ее кровать и отключался, а через много часов просыпался и слышал тихое хрипловатое дыхание Салли — нередко раздававшееся с соседней двуспальной кровати.

Джек открыл для себя, что пьяную Салли он не находит особенно привлекательной. Глаза у нее начинали сильно блестеть, верхняя губа раздувалась, смех становился резким, как у не пользующейся любовью одноклассников школьницы, делающей вид, что ей смешно.

Однажды вечером снова появился молодой гаваец Ральф. Его приход сопровождался радостными возгласами женщин, но весть, которую он на сей раз принес и с серьезным видом огласил, была ужасной.

— Помните, я вам рассказывал о Клиффе Майерсе, главе моей фирмы? — спросил он, удобно расположившись в кожаном кресле. — Его жена умерла сегодня утром. Сердечный приступ. Упала в ванной. Тридцать пять лет. — Он опустил глаза и нерешительно хлебнул виски, словно совершая погребальное таинство.

Джилл и Салли тут же подались вперед со своих подушек, уставясь на него округленными глазами, и рты их тотчас вытянулись, чтобы выдохнуть в унисон: «О!» Потом Салли сказала: «Боже мой!», а Джилл, приложив руку к своему очаровательному лбу, промолвила: «Тридцать пять лет. Бедный он, бедный».

Ни Джек, ни Вуди Старр не присоединились тотчас к всеобщему горю, но, обменявшись быстрыми взглядами, нашли в себе силы пробормотать несколько уместных в данной ситуации слов.

— А раньше у нее были проблемы с сердцем? — спросила Салли.