Книга Все к лучшему - Джонатан Троппер

— Привет.

— Какой ты румяный.

Я поднимаю бокал.

— Это все коктейли.

Она смотрит на меня.

— Лучше не торопись. Вечер только начинается.

Я киваю и таращу на нее глаза, не зная, что ответить.

— Спасибо, что пришла.

— Софи нарисовала тебе открытку, — Тамара лезет в сумочку и достает розовый лист бумаги, изрисованный карандашом. Внизу написано «Я люблю тебя, Зак».

— Не знал, что Софи умеет писать.

— Это я написала.

Я киваю. Тамара отворачивается.

— Я тебя тоже люблю, — говорю я.

Тамара смеется, как будто я пошутил, и складывает листок.

— У тебя и так руки заняты, — поясняет она. — Пусть пока у меня полежит.

— Ну уж нет, — я ставлю бокалы на стойку. — Отдай.

Я забираю рисунок, складываю еще раз пополам и прячу во внутренний карман пиджака. Поверх Тамариного плеча я замечаю, что Хоуп смотрит на меня.

— Мне нужно отойти, — сообщаю я Тамаре. — Ты пока угощайся, а я тебя найду через несколько минут, ладно?

— Не беспокойся за меня, — отвечает она. — Тебе же надо встречать гостей. Общаться с народом. Я подожду. Джед здесь?

— Я его еще не видел.

— Ну что ж, значит, пока побуду одна.

Тамара идет к столу, а я возвращаюсь к Хоуп, которая забирает у меня коктейль и целует меня в щеку.

— Так мило, что она пришла, — замечает Хоуп, провожая Тамару взглядом. — А ребенок с кем?

— Наверно, с родителями Раэля.

— Она отлично выглядит, правда?

Женский инстинкт самосохранения Хоуп, обострившийся из-за откровенной сексуальности Тамариного платья, спорит с ее привычным великодушием, и из-за этого ее комплимент звучит неестественно и напряженно: за показной доброжелательностью сквозит пренебрежение.

Мой ответ должен прозвучать невинно, иначе она заподозрит неладное.

— Да, она выглядит хорошо, — соглашаюсь я.

— Надеюсь, я тоже смогу надеть такое платье, когда рожу ребенка.

Замечание с двойным дном: на первый взгляд, похвала, на деле же — искусное унижение.

— Давай потанцуем, — просит Хоуп.

Мы выходим на середину зала и присоединяемся к парам, кружащимся перед самым оркестром, который играет незамысловатую медленную версию «The long and winding road»*. Я чувствую, что на нас все смотрят. Хоуп величественно улыбается, оглядываясь, а я прижимаюсь к ней; у меня кружится голова, горят щеки, и больше всего на свете мне хочется провалиться вместе с ней сквозь землю. Когда мы поворачиваемся, я замечаю Тамару, которая с коктейлем в руках стоит в дверях гостиной и наблюдает за нами. Наши взгляды встречаются, она вымученно улыбается и поднимает бокал. Между нами снуют гости, загораживая обзор, и когда я снова вижу место, где стояла Тамара, ее уже там нет.

— Ты весь горишь, — шепчет Хоуп, прижимаясь щекой к моей щеке.

— Все в порядке.

— Ты вспотел.

Группа начинает играть Гершвина, под которого никто моложе шестидесяти танцевать не способен, поэтому мы неловко стоим, пока к нам не подходит Джек с вопросом:

— Можно пригласить вашу даму?

— Пожалуйста, — отвечаю я, но они уже ушли, и я разговариваю сам с собой.

Мэтт заявляется в кожаных штанах, полосатом пиджаке от костюма и парике Элтона Джона. Расположившись возле столика с овощами, методично, как заведенный, макает дольки моркови и сельдерея в хумус и, оглядываясь по сторонам, притопывает ногой в такт музыке.

— Мэтт!

— Он самый, — брат делает шаг вперед и обнимает меня. От его пиджака отчетливо тянет марихуаной.

— Извини, что опоздал.

— Ты ничего не пропустил.

— Мама тут?

— Да не одна, а с отцом.

— Он прилично себя ведет?

— Пока что его не попросили уйти.

— Что ж, и на том спасибо, — отвечает Мэтт, разглядывая толпу гостей. — Это там Хоуп танцует?

— Ага.

— А что это за мужик лапает ее за задницу?

— Это ее отец.

— Ни фига себе, — фыркает Мэтт.

— Значит, это не только мне кажется?

Он пожимает плечами.

— Что мы знаем об отцах?

Наконец музыка смолкает, и солист произносит в микрофон:

— Дамы и господа, минуточку внимания. Отец невесты хотел бы поднять тост за Хоуп и Зака.

Все дружно хлопают, и на сцену поднимается Джек с бокалом в руке. Гости из прилегающих комнат стекаются в большой зал, чтобы послушать, что он скажет.

— Где Вив? — спрашивает Джек в микрофон.

В зале поднимается легкая суета, и к Джеку присоединяется Вивиан.

— Добрый вечер всем. Я хочу от себя и от Вив поблагодарить вас за то, что пришли. Мы очень рады, что вы вместе с нами празднуете это счастливое событие.

Джек говорит спокойно и уверенно, как человек, который привык быть в центре внимания большой аудитории.

— Хоуп, — продолжает он, оборачивается и смотрит на нас. — Еще вчера ты была пухлой малышкой и ползала по дому со своим любимым старым медвежонком, которого повсюду таскала за собой. Ты всегда была умна не по годам и росла целеустремленной девочкой. Помню, как впервые взял тебя с собой на работу…

Джек рассказывает не спеша, очень подробно, гости слушают, затаив дыхание, и смеются в нужных местах. Стоящая возле меня Хоуп светится от удовольствия. Поглощенный тостом Джека, я не вижу, как Норм медленно пробирается сквозь толпу к ступенькам, ведущим на сцену, и что-то шепчет на ухо солисту, а когда я наконец замечаю его, вмешиваться уже поздно. Джек заканчивает тост и поднимает бокал:

— Живите долго и счастливо, в любви и радости, и пусть удача сопутствует вам во всех начинаниях.

Толпа аплодирует, Джек торжественно отпивает глоток, и тут на сцену выходит Норм, хлопает и улыбается собравшимся. Джек удивляется, но пожимает протянутую руку Норма и уступает ему место у микрофона.

— Спасибо, Джек, — глядя в зал, произносит отец. — За прекрасные слова и замечательный праздник. И вам тоже, Вивиан. Вы знаете толк в вечеринках.

Он аплодирует и кивает зрителям, чтобы поддержали его, и в конце концов раздается несколько хлопков.

— Ничего себе, — изумленно выдыхает Мэтт.

— Что он вытворяет? — не переставая улыбаться, шиплю я Лиле.

— Все как обычно. Норм есть Норм, — еле слышно отвечает она, и на ее бледном лице читается покорность судьбе.