Книга Реки Лондона - Бен Ааронович

Было очень тепло. Я развязал галстук и сунул его в карман пиджака. Мне совсем не хотелось явиться на место насквозь пропотевшим, поэтому я спокойно, неспешно брел по тротуару в тени платанов. Бывают дни, когда какая-то мелодия так и вертится в голове и не можешь сдержаться, чтобы не напевать ее вслух. Вот и у меня сейчас было то же самое. Откуда-то из глубин подсознания всплыла «Digging your Scene» в исполнении Блоу Манкиз. Если учесть, что когда появилась эта песня, я еще из пеленок не вылез, было очень странно, что я вообще знаю слова. Я допел третий куплет, приступил к припеву и тут вдруг понял, что пришел.

Дом представлял собой высокое строение в готическом стиле, с декоративными башенками по углам и подъемными окнами с белыми рамами. Облицованные мрамором ступени вели к шикарной парадной двери. Но я не стал подниматься — вместо этого свернул к воротам во внутренний дворик. Я четко знал, куда мне надо. Одернул пиджак, обтер носки ботинок о лодыжки. Оглядел себя и, удовлетворившись результатом, толкнул ворота. Они открылись, и я вошел во двор.

Вдоль всей стены дома росла душистая жимолость. Ее вьющиеся побеги нависали над дорожкой, образуя зеленый ароматный коридор. Дорожка вела в обширный сад, залитый солнечным светом. Аккуратно подстриженный газон обрамляли фигурные клумбы — на них росли петунии, бархатцы и тюльпаны. Два пузатых керамических горшка чуть не лопались от буйно цветущих растений. Стояли они на ступеньках, ведущих вниз, в небольшой патио, в центре которого располагался фонтан, озаренный вечерним солнцем. Даже мне было ясно, что фонтан этот не заказан в садовом торговом центре и не куплен в гипермаркете. Это была прелестная мраморная купальня для птиц со статуей обнаженной нимфы, несущей кувшин с водой. Возможно, итальянское Возрождение — я не сильно разбираюсь в истории искусств.

Статуя была очень старая. Мрамор потрескался, кое-где откололись кусочки. От плеча к паху нимфы тянулся потек, более светлый, чем остальная поверхность, — след от воды, которая стекала из кувшина.

Вода манила своим свежим ароматом. После долгого и медленного подъема на холм мне так хотелось выпить глоточек. У фонтана меня ждала симпатичная дама средних лет. На ней был желтый хлопковый сарафан, соломенная шляпа и открытые босоножки. Подойдя ближе, я заметил кошачий разрез ее глаз — точь-в-точь как у матери. Кожа у нее была светлее, чем у Беверли, а носик прямой и симпатичный.

Когда-то давно на месте Триумфальной арки стоял эшафот. На его виселицах вешали преступников старого Лондона. Эшафоту дали название близлежащей деревни, жителям которой мрачное зрелище казни приносило такой солидный доход, что они выстроили для привлечения зрителей трибуны и назвали их в честь реки, протекавшей мимо. Река звалась Тайберн. На том эшафоте были повешены и несчастная Элизабет Бартон,[35]и знаменитый Джентльмен Джек,[36]которому до этого четыре раза удавалось избежать казни, и преподобный Джеймс Хэкман,[37]осужденный за убийство прелестной Марты Рей. Я знаю все это потому, что Беверли как-то упомянула, что ее сестра знакома с «большими людьми». Ну, я и решил навести справки.

— Я подумала, пора нам с вами немного побеседовать, — проговорила Тайберн.

Я протянул ей букет, и она приняла его, весело рассмеявшись. Потом обхватила меня за шею и, заставив наклонить голову, поцеловала в щеку. Пахло от Тайберн сигаретами и кожаными салонами дорогих машин, лошадьми и полиролью для мебели, сыром «стилтоп» и бельгийским шоколадом. Но за всем этим исподволь ощущался едва уловимый запах пеньковой веревки, слышался шум толпы, чувствовался последний вздох перед шагом в вечность.

Я по возможности изучил все документы, где упоминались погибшие реки Лондона. По некоторым, типа Беверли Брук, Ли или Флит, было легко найти информацию.

Но источник Тайберн, знаменитый Пастуший Колодец, затерялся где-то в безумном круговороте паровых механизмов, заполонивших викторианский Лондон во второй половине девятнадцатого века. Я не сомневался, что он питает вот этот самый фонтан, но в последние дни существования Британской империи сам источник явно был присвоен неким предприимчивым представителем власти.

Было жарко. Очень хотелось нить.

— О чем же вы желаете побеседовать? — поинтересовался я.

— Во-первых, — начала Тайберн, — я хотела бы знать, каковы ваши намерения в отношении моей сестры?

— Мои намерения? — переспросил я. Во рту было невыносимо сухо. — Мои намерения абсолютно честны.

— Неужели? — Она наклонилась к фонтану взять вазу, стоявшую позади статуи. — И по этой причине вы потащили ее к этим нищебродам?

«Нищеброд» — слово, которое уважающий себя молодой полисмен употреблять в принципе не должен.

— Это была подготовительная вылазка, разведка, — пояснил я. — И потом, Оксли и Айсис — не нищеброды.

Тайберн провела тыльной стороной ладони по спине мраморной нимфы. Вода, сочащаяся из амфоры, потекла широкой струей, и Тайберн поднесла к ней вазу.

— Но тем не менее, — проговорила она, разворачивая букет, — никого не может обрадовать общение родной сестры с подобными людьми.

— Родственников не выбирают, — непринужденно проговорил я, — слава богу, мы можем выбирать себе хотя бы друзей.

Бросив на меня неприязненный взгляд, Тайберн принялась вынимать цветы из обертки и ставить их в вазу. Ваза была самая обычная, с широким дном, как у мерной колбы, сделанная из стеклопластика. Такую можно купить за пятьдесят пенсов на любой барахолке.

— Я не питаю личной неприязни ни к Старику, ни к его людям, — проговорила Тайберн. — Но на дворе двадцать первый век, это мой город, и я не для того тридцать лет горбатилась, чтобы теперь явился какой-то «романтик с большой дороги» и присвоил то, что принадлежит мне.

— И что же, по-вашему, вам принадлежит?

Она не стала отвечать. Поставив в вазу последние розы, водрузила ее на ближайшую стену патио. Букет, который я купил, был последним в цветочном магазине, и цветы уже начинали понемногу клонить головки, но едва Тайберн поставила их в вазу, тут же выпрямились, раскрылись, стали ярче и одновременно как будто темнее.

— Питер, — сказала она, — вы наверняка заметили, как все устроено в «Безумии». Вернее сказать, не устроено. Вам известно, что в правительстве оно не имеет никакого официального статуса, а столичная полиция поддерживает с ним связь исключительно по привычке и потому что «так заведено». Боже мой, это же просто-напросто традиция! Там все держится на соплях и честном слове. А также на кумовстве. Типичнейшая староанглийская мешанина. Один-единственный раз меня пригласили присоединиться, и это закончилось просто ужасно. У меня есть доступ к таким данным, о существовании которых вы, Питер, просто не подозреваете. Например, о местечке в Германии под названием Эттерсбург — если хотите, справьтесь у вашего мэтра.