Книга Александр Македонский. Наследник власти - Неля Гульчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Александр продолжил:
– «.. И греки, и троянцы охвачены ужасом, до того громок и могуч голос ненасытного бога войны».
Внезапно почувствовав себя мальчишкой, он гордо вскинул голову и крикнул:
– Я – Ахилл, сын Пелея!
Гефестион подхватил:
– Я – Патрокл, сын Менетия!
Неарх поддержал:
– Я – Одиссей, сын Лаэрта!
Один из гетайров, внимательно следивший за игрой, спросил:
– Ахейцы есть. А где троянцы?
Птолемей сделал широкий жест в направлении курганов.
– Троянцев нет! Все они лежат в этой земле.
Никто не хотел быть троянцами и продолжать игру.
На лице Александра промелькнула легкая тень огорчения.
Тогда вперед выступил Клит:
– Я Гектор, сын Приама.
На сторону Гектора встали еще несколько воинов. И началась яростная схватка.
Направо и налево «ахейцы» и «троянцы» разили мечами пустоту, издавая победные крики. Внезапно Ахилл-Александр ранил Гектора-Клита. Все мгновенно остановились. Александр подошел к Клиту и крепко обнял его.
«Какой страшный был тогда знак богов! – с болью подумал Селевк. – Через несколько лет Александр убил горячо любимого им и всеми нами Клита!»
Для македонян герои Троянской войны были людьми из плоти и крови, незримо присутствовавшими на этой земле.
Вечером Александр в сопровождении самых близких друзей отправился в храм Афины, где жрецы хранили щит Ахилла и его доспехи.
Когда друзья подошли к храму, их уже ждали жрецы. Верховный жрец с глубоким почтением приветствовал молодого царя:
– Хвала и слава тебе, царь Александр, освободившему покоренные персами народы Эллады. Эллинские города, расположенные на азиатском берегу, будут с радостью встречать македонскую армию. Ради нашей Эллады, ради наших очагов, ради всего, что мы любим и чтим, будь победителем!
Войдя в храм, Александр долго рассматривал щит Ахилла.
Прекрасно отделанный с внутренней и внешней стороны, окаймленный трехгранным выступом из блестящего металла, держащийся на пряжке, покрытой пятью слоями серебра, украшенный изображением героя – таким он предстал взору царя.
Александр обратился к верховному жрецу:
– Если я буду владеть доспехами своего предка Ахилла, то буду непобедим!
В полной тишине македонский царь положил на алтарь Афины свой собственный щит как жертвенный дар.
Посоветовавшись с другими жрецами, верховный жрец торжественно вручил доспехи Ахилла Александру:
– Вручаем тебе доспехи великого Ахилла. Будь достоин их.
Приняв бесценный дар, Александр спросил:
– Будет ли моя судьба равной судьбе Ахилла?
– Она превзойдет судьбу Ахилла, если ты сделаешь такой же выбор: короткая жизнь, исполненная славы, или жизнь долгая, но бесславная, – ответил верховный жрец.
Александр надел на голову шлем Ахилла. Радостью и торжеством осветилось его лицо!
– Я сделал выбор! И впредь сделаю все, чтобы достичь поставленной цели, чтобы победы оправдали бы понесенные жертвы, как оправдали их победы Ахилла.
Окинув царя долгим взглядом, верховный жрец торжественно изрек:
– Это выбор богов. То, что называют свободой, заключается в возможности, предоставляемой нам богами, среди деяний выбрать то, что мы должны совершить.
Взяв в руки копье и щит великого Ахилла, Александр, как священную клятву, произнес:
– «Будет некогда день, и погибнет великая Троя, старец погибнет Приам и народ копьеносца Приама».
На протяжении всего похода перед каждой битвой телохранители приносили Александру копье и щит Ахилла.
… Оторвавшись от картин прошлого, возникших перед его внутренним взором, Селевк прошептал:
– Александр умер. Былое умерло. Будем думать о будущем.
Подъехали повозки Апамы и слуг.
– Когда отплываем? – спросила Апама, подходя к Селевку.
– Немедленно. Триера уже готова.
Вскоре гребцы взмахнули веслами и триера отчалила от берегов Азии, покоренных Александром и его военачальниками, разделившимися после смерти великого полководца на враждующие лагеря. Пролив был спокоен. Под мерные всплески весел берег Азии медленно удалялся. Селевк плыл к своей родной Македонии. Его волновала неизвестность, но он твердо верил, что впереди его ждут пусть трудные, но победы. Он обязательно завоюет право стать властителем Вавилонии.
Пифон опоздал всего на несколько часов. На берегах Илиона он и его всадники обнаружили только следы беглецов, успевших уйти от жестокой кары Пердикки.
* * *
Невысокие фракийские горы и холмы стояли в желтых и багряных одеждах осени. Осыпались листья, устилая дороги. Вот уже несколько дней Селевк и его небольшое сопровождение ехали по дорогам сатрапии Лисимаха.
– Прежде чем начать поход в Азию, Александр усмирил соседних варваров. Здесь мы сокрушили разбойничьи племена фракийцев, – рассказывал Селевк Апаме. – Фракийцев называют быстроконными. Победить их было трудно. Но мы победили. И ни один македонянин не погиб в этой битве.
Путь к крепости, в которой поселился Лисимах, был нелегким – лесистые холмы, овраги, ручьи, бегущие с гор. Серое, хмурое небо висело над суровой величественной природой.
Апама мужественно переносила все трудности длинного пути. Она была приучена к опасностям и лишениям с детства. С наступлением сумерек становилось прохладно. Ночью в ручьях и лужах замерзала вода, но Апама не жаловалась, хотя окружающий мир был незнаком и чужд теплолюбивой персиянке. Главное, здоровье Антиоха не доставляло хлопот. Он спал, набираясь сил, под мерный топот копыт коней и скрип колес.
Наконец показалась река Гебр, на берегу которой на невысокой горе раскинулся город Филиппополь, основанный царем Филиппом Вторым, отцом Александра, – мощная крепость, окруженная валом и рвами.
Приближаясь к воротам крепости, Селевк почувствовал, как сильно забилось его сердце в ожидании встречи с Лисимахом. С ним были связаны воспоминания об ушедшей юности, о трудных дорогах и битвах в Персии.
Как только процессия приблизилась к воротам крепости, подъехал один из вооруженных стражей и поинтересовался именем военачальника.
– Обижаться не следует: времена наступили трудные, да и вокруг по-прежнему много разбойников, – извинившись, пояснил страж.
Вскоре ворота крепости гостеприимно распахнулись. Несколько воинов вышли навстречу, среди них был и сам Лисимах.
– Хайре! Не может быть! Селевк, ты ли это? Вот порадовал! Ведь прошло не более нескольких месяцев, как ты проводил меня из Вавилона.