Книга Юг без признаков севера - Чарльз Буковски

– Мы тут цепочкой держимся!

– Лады, ас.

Я вышел перед ним. Меня ждал еще один бычок. Каждый раз, когда я грузил следующего, я был уверен, что он – последний, больше мне не справиться, но я твердил себе еще один еще один и все потом бросаю.

На хуй.

Они только и ждали, чтобы я бросил, я по глазам видел, по улыбкам, когда они думали, что я смотрю в другую сторону. Мне не хотелось дарить им победу. И я шел за следующим бычком. Игрок. Один последний рывок бывшего крутого игрока. Я бросался на мясо.

Два часа я так держался, потом кто-то завопил:

– ПЕРЕРЫВ.

Сделал. Десять минут отдыха, немного кофе, и меня уже никогда не заставят бросить. Я шел за ними следом к обеденному вагончику. Я видел, как в ночи от кофе поднимается пар; я уже видел пончики, и сигареты, и кофейные печенюшки, и сэндвичи под электрическими лампочками.

– ЭЙ, ТЫ!

То был Хэнк. Хэнк, как и я.

– Чего, Хэнк?

– Перед тем, как пойдешь на перерыв, залезь вон в тот грузовик и отгони его к рампе 18.

Грузовик, который мы только что загрузили, тот, что в полквартала длиной. Рампа 18 находилась на другой стороне двора.

Мне удалось открыть дверцу и забраться в кабину. Сиденье там было мягким, кожаным и таким славным на ощупь, что я знал: если я поддамся, то очень скоро усну на нем. Я никогда не водил грузовики. Я опустил глаза и увидел полдюжины рукояток, рычагов, педалей и так далее. Я повернул ключ и умудрился завести машину. Потыкал в педали, подергал за ручки, пока фургон не покатился, а потом отогнал его через двор к рампе 18, все время думая: к тому времени, как я вернусь, обеденный вагончик уже уедет. Для меня это трагедия, настоящая трагедия. Я припарковал грузовик, заглушил двигатель и с минутку посидел там, ощущая мягкую доброту кожаного сиденья. Потом открыл дверцу и вылез наружу. И не попал на ступеньку, или что там еще стояло, и упал наземь прямо в окровавленной робе и господи жестяной каске, как подстреленный. Больно не было, я ничего не почувствовал. Поднялся я как раз в тот момент, когда обеденный вагончик выезжал из ворот на улицу. Я увидел, как они возвращаются к рампе, смеясь и закуривая.

Я снял сапоги, я снял робу, снял жестяную каску и дошел до сарая на проходной.

Швырнул робу, каску и сапоги через стойку. Старик поднял на меня глаза:

– Что? Бросаете такую ХОРОШУЮ работу?

– Передай им, чтоб чек за два часа прислали мне по почте, а если нет, то пусть засунут его себе в жопу, мне надристать!

Я вышел наружу. Перешел через дорогу в мексиканский бар и выпил пива, а затем сел в автобус и поехал к себе. Американский школьный двор снова меня отлупил.

6.

Следующим вечером я сидел в баре между женщиной с тряпкой на голове и женщиной без тряпки на голове, и то был просто еще один бар – тупой, несовершенный, безнадежный, жестокий, говенный, нищий, и крохотная мужская уборная воняла так, что хотелось блевать, и посрать там нельзя было, а только поссать, блюешь, отворачиваешься, ищешь света, молишься, чтоб желудок продержался еще хотя бы одну ночь.

Я просидел там часа три – пил и покупал выпить той, что без тряпки. Она неплохо выглядела: дорогие туфли, хорошие ноги и хвост; на самой грани распада, но именно тут они самые сексапильные – для меня, то есть.

Заказал еще стаканчик, еще два стаканчика.

– Все, хватит, – сказал я ей, – голяк.

– Ты шутишь.

– Нет.

– У тебя есть где упасть?

– Еще два дня до уплаты в запасе.

– Ты работаешь?

– Нет.

– А че делаешь?

– Ничего.

– Я в смысле, как тебе удается?

– Некоторое время я был агентом жокея. Хороший парнишка у меня был, да засекли его дважды – проносил батарейку к воротам. Его отстранили. Немного боксом занимался, играл, пробовал даже цыплят разводить: сидел, бывало, ночами напролет, от диких собах их охранял в горах, это круто было, а потом однажды сигару в курятнике не погасил и сжег их половину, к тому же всех своих хороших петухов. Пытался в Северной Калифорнии золото мыть, был зазывалой на пляже, на бирже играл, пробовал на понижение – ни черта не получилось, неудачник я.

– Допивай, – сказала она, – и пойдем со мной.

Это “пойдем со мной” звучало отменно. Я допил и вышел за ней следом. Мы прошли по улице и остановились перед винной лавкой.

– Стой тихо, – сказала она, – говорить буду я.

Мы вошли. Она взяла салями, яиц, хлеба, бекона, пива, острой горчицы, маринованных огурчиков, две пятых хорошего вискача, немного алки-зельцер и минералки. Сигарет и сигар.

– Запиши на Вилли Хансена, – сказала она продавцу.

Мы вышли наружу со всем этим хозяйством, и она из автомата на углу вызвала такси. Такси появилось, и мы залезли на заднее сиденье.

– Кто такой Вилли Хансен? – спросил я.

– Какая разница, – ответила она.

У меня она помогла мне сгрузить расходные материалы в холодильник. Потом села на кушетку и скрестила свои хорошие ноги, сидела, подергивая и покручивая лодыжкой, разглядывала туфлю, эту зашпилеванную и прекрасную туфлю. Я содрал пленку с горлышка бутылки и смешал два крепких. Я снова был царем.

Той ночью в постели я остановился посреди всего и посмотрел на нее сверху вниз.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Какая тебе, к черту, разница?

Я рассмеялся и погнал дальше.

Квартплата выдохлась очень быстро, я сложил все, чего оказалось немного, в свой картонный чемодан, и через полчаса мы уже обходили оптовый магазин мехов по разбитому тротуару – там стоял старый двухэтажный дом.

Пеппер (так ее звали, наконец, она мне призналась) позвонила в дверь и сказала:

– А ты не высовывайся, пусть он меня увидит, а когда зуммер зазудит, я толкну дверь, и ты войдешь за мной.

Вилли Хансен всегда высовывался в лестничный пролет до середины, а там у него стояло зеркало, показывавшее, кто у двери – а уж потом он решал, быть ему дома или нет.

На этот раз он решил быть дома. Прозудел зуммер, и я вошел вслед за Пеппер, оставив чемодан у подножия лестницы.

– Малышка! – встретил он ее на вершине лестницы, – как хорошо тебя видеть!

Он был довольно стар и только с одной рукой. Этой рукой он обнял ее и поцеловал.

Потом увидел меня.

– Кто этот парень?

– О, Вилли, познакомься с моим другом. Это Пацан.

– Здорово! – сказал я.

Он не ответил.

– Пацан? Не похож он на пацана.

– Пацан Лэнни, он раньше дрался под именем Пацан Лэнни.