Книга Теннисные мячики небес - Стивен Фрай

Коттеру не было еще сорока, но, если верить слухам, на каждый год его жизни приходилось по двадцать пять миллионов. В Интернете существовал сайт, отслеживавший его состояние, оценивая таковое в соответствии с колебаниями рынка, – и в один из октябрьских дней этот сайт показал, что Коттер заработал четыре миллиона фунтов стерлингов всего за восемь часов продаж. То был Человек Тысячелетия, и, к восторгу британской прессы, он намеревался поселиться в Англии, стране – по уверениям некоторых, – бывшей его родиной.

Коттер был холост и, как говорили, излучал магнетическое обаяние, заставлявшее задыхаться и стонать от обожания и мужчин, и женщин. Циники заявляли, что при таком капитале и такой власти даже голожаберный моллюск и тот показался бы полным шарма и сексуальной притягательности. Да ничего подобного, отвечали им, – посмотрите хотя бы на Билла Гейтса. Не всякое золото блестит.

А то обстоятельство, что никто не знал, откуда взялся Саймон Коттер и почему он с такой неприличной быстротой забрался на самый верх, лишь добавляло ему загадочности, и добавляло изрядно. Вроде бы еще минуту назад никакого Коттера в мире не было, а минуту спустя он превзошел величием самого Гарри Поттера. На эту тему даже сочинялись стихи, благо удачное созвучие двух имен облегчало поиски рифмы.

По слухам, этот человек свободно говорил на девяти языках и был непобедимым игроком в нарды. Французы считали его французом, однако права на него предъявляли также немцы, австрийцы и итальянцы. Швейцарцы же просто указывали на его головной офис, расположенный в предместье Женевы, – не более чем в пяти километрах от места, в котором придумали Мировую Паутину, – и заявляли, что швейцарского в Коттере не меньше, чем в йодле. Кое-кто, многозначительно постукивая себя пальцем по носу, бурчал нечто мрачное о русской мафии, колумбийских картелях и иных темных и опасных учреждениях. Женева, может быть, и породила на свет Мировую Паутину, соглашались они, но это также и место, в котором отмываются грязные деньги, поступающие со всех концов света. Где деньги, там и грязь, говорили они. Добром это не кончится. Самое яркое солнце – закатное.

Люди же умудренные помалкивали, считая ниже своего достоинства обращать внимание на всякое там тявканье из подворотни. Разговоры приводят лишь к росту цен, равно как и к их падению. Разговаривать может любой дурак. Пересуды да сплетни дешевы и дешеветь продолжают. Что такое вся эта телефонная революция с ее факсами, пейджерами, сотовыми, электронной почтой, корпоративными сетями связи и видеоконференциями в реальном времени, как не более дешевый и быстрый способ балабонить, трепаться и вообще молоть разную чушь? Если же в ней присутствует нечто большее, пусть пока поживет. Дайте нам время все обдумать, говорили они. Мы, люди, спокойно ждущие на платформе, может, и приедем на место позже тех, кто на бегу запрыгивает в уходящий поезд, зато у нас больше шансов занять хорошее сиденье и ехать с удобствами. Куда нам надо, мы все равно попадем, но при этом в целости и сохранности. Хотите скакать в колеснице победителя – ради бога, но только помните, что она-то и терпит крушение на первом же опасном повороте..

Коттер тоже предпочитал помалкивать. Его представители могли с шумом и помпой расписывать очередного отысканного «КДК» молодого умника авантюрной складки, да и сам он мог время от времени появляться на каком-нибудь завтраке в честь нового предприятия, посвятившего себя делу электронной коммерции, однако персональных интервью этот Робеспьер Цифровой революции не давал и никаких теорий, которые мир мог бы переварить или разодрать в клочья, не выдвигал. Одни только его черные волосы, борода и темные очки, которых он никогда не снимал, и позволяли журналистам изощряться в выдумывании прозвищ. Его называли Кибер-Спасителем и Иисусом Дерзающих.

Когда он, что было для него совершенно нехарактерно, вдруг сообщил журналисту из лондонского финансового журнала о скором своем возвращении домой, Англия испустила вздох удовлетворения и гордости. Ему немедля предложили билеты на встречу нового тысячелетия в соборе Св. Павла, членство в четырех клубах, открытые счета у дюжины портных и возможность дать на четвертом канале интервью Крису Эвансу. От последнего предложения он отказался.

«В сущности, я человек совершенно неинтересный, – написал он по электронной почте продюсеру канала. – Пригласите кого-нибудь другого. Поверьте, со мной вас только скука возьмет».

Никто ему, разумеется, не поверил, и толпа журналистов, ожидавшая Коттера в Хитроу, сделала бы честь любой поп-звезде.

Среди англичан, смотревших репортажи о его появлении, слушавших комментарии прессы и вникавших в аналитические разборы, которыми средства массовой информации пробавлялись в течение нескольких следующих недель, было немало таких, кто немедля принялся сочинять письма к нему, содержавшие идеи насчет новых, способных завоевать мир интернетовских сайтов или просто просьбы о деньгах, работе либо благотворительных пожертвованиях.

Однако особый интерес представляет для нас то, как отреагировали на его приезд три совершенно разных человека.

Эшли Барсон-Гарленду, члену парламента и королевскому адвокату, только что достался выигрыш в удивительной лотерее палаты общин, позволяющей «заднескамеечникам» попытаться протолкнуть свой собственный законопроект. Барсон-Гарленду очень хотелось внести на рассмотрение парламента билль, который доказал бы заботу его партии о британской семье. Он знал, что на следующих выборах, когда бы те ни случились, каждая партия постарается представить себя истинной защитницей Семейных Ценностей. И считал, что, поскольку его партия выборы эти почти наверняка проиграет, ему будет очень и очень полезно приобрести репутацию виднейшего в рядах тори выразителя интересов британской семьи. Когда осядет поднятая падением его партии пыль и нынешний ее лидер уйдет – как то и следует – в отставку, тори понадобится кто-нибудь вроде Эшли, чтобы привести их к победе в 2005 году – давно уже намеченному им как год, в котором он обоснуется на Даунинг-стрит.

Сочиненный Барсон-Гарлендом проект билля требовал утверждения еще более строгих законов, касающихся контроля над Интернетом. Всем британским интернет-провайдерам надлежало нести перед законом ответственность за любую неподобающую информацию, проходящую по их каналам связи. Барсон-Гарленд призывал возвести вокруг родного острова непроходимый барьер, способный защитить английскую семью от «прилива грязи», угрожающего «поглотить» как тех, кто «юн и уязвим», так и иных «входящих в группу риска членов общества». (Всякого рода колебания по части использования штампов он давно уже преодолел. Штампы срабатывали. По какой-то удивительной причине они срабатывали, и только дурак мог считать себя выше их.) В соответствии с предложенным Эшли «Биллем о поставщиках интернет-услуг», следовало создать независимое агентство, которое получило бы право выборочно просматривать любую электронную почту, – примерно так же, как полиция имеет право пользоваться радаром на любом шоссе. Конечно, противники такого законопроекта могли считать себя поборниками гражданских свобод, однако Барсон-Гарленд сумеет показать, что в действительности эти люди суть не кто иные, как враги Семьи. Только те, у кого имеются сомнительного характера планы, только те, у кого есть что скрывать, могут возражать против очищения киберпространства. Рядовые, достойные, законопослушные граждане лишь приветствовали бы подобную инициативу.