Книга Восход Ганимеда - Андрей Ливадный

— Что это? — подозрительно спросил он.

— Почитай. Это договор-завещание. Ты же знаешь, строительные компании давно точат зубы на наш участок.

Лист плотной пластбумаги дрогнул в его руках.

«Наш дом?! — со смятением подумал Семен. — Неужели отец…»

Да, это было именно так.

Пробежав глазами по ровным машинописным строчкам, он понял, что дом и вся принадлежащая ему территория отходили во владение агентства по недвижимости, как при обычном завещании, написанном по последнему члену семьи. Это означало, что мать и отец будут жить тут, как и прежде, пока не скончаются. Только после их смерти сюда сможет подойти первый бульдозер…

Единственным условием, при котором вступал в силу данный договор, была полная оплата со стороны агентства всей подготовительной процедуры тестирования и его непосредственного отлета на Ганимед.

У Семена вдруг отчего-то запершило в горле.

Он в одну секунду припомнил все: детство, юность, то, как родители вкалывали, на его глазах превращая старую развалину в надежный, удобный дом, который всегда с неизменной гордостью называли не иначе как «наша крепость».

Видимо, отец почувствовал, что творится сейчас в душе сына, подошел к нему, тронул за плечо и сказал:

— Тебя никто не заставляет, Семен. Просто подумай. Подумай обо всем, что услышал сегодня. В конце концов существует пространственная связь, и звонок с Ганимеда ничуть не хуже разговора по сотовому. Будь взрослым и будь мужчиной, подумай о той семье, которая у тебя рано или поздно появится, о своих детях, об их будущем. И не забывай, чему я тебя учил в детстве. Главный инструмент выживания человека — это его разум, способность предвидеть и загодя принимать решения.

Что он мог ответить ему?..

…Стоя у окна, Лада плакала, не осознавая, что делает. Она уже поняла: ей многое придется потерять и еще больше переоценить в своей жизни… Слишком горько оказалось думать о том, что она была марионеткой. Всего несколько часов назад ее выстрел мог смять, скомкать жизнь этих людей, как ненужную бумагу…

Она не имела морального права находиться тут.

Она хотела бы подойти к отцу Семена, но не нашла в своей душе ни слов, ни сил.

У нее была своя жизнь. Где-то поблизости ее возвращения ожидали двое в «Лендровере»… За тысячу километров отсюда в вязкой, наполненной страхом тишине квартиры сидел Колышев — окончательно свергнутый с пьедестала божок… В одной из комнат той же квартиры лежал подключенный к аппаратуре поддержания жизни Антон Петрович…

Спустившись вниз, Лада огляделась, но матери Семена нигде не оказалось — ни в столовой, ни в коридоре.

Облегченно вздохнув, она взяла свою сумку, ощутив вес спрятанного в ней оружия, и вышла, плотно притворив за собой дверь.

* * *

Машина поджидала ее на краю парка.

Двое, что сидели в сумеречной прохладной тиши салона, напряженно смотрели в одну и ту же сторону: на красный забор с металлической калиткой, откуда должна была появиться Лада.

— Почему она вошла внутрь? — нервно комкая край носового платка, спросил тот, что был за рулем.

Его спутник промолчал. Он уже высказал все, что мог, по данному поводу и теперь просто ждал развязки событий.

Она появилась внезапно.

Бесшумно отворилась калитка, и в тени парковой аллеи прозвучали ее шаги.

На этот раз на ней не оказалось солнцезащитных очков. Лада шла, не оглядываясь назад и не озираясь по сторонам. Ее губы были сжаты в горестную, упрямую линию, кисть правой руки тонула в глубинах перекинутой через плечо дорожной сумки.

— Там пистолет, — без колебаний констатировал водитель.

— Это ничего не меняет, — негромко ответил пассажир. — Я справлюсь сам. Нет смысла рисковать.

— Но…

— Никаких протестов. Я был прав, — открывая дверь машины, произнес он.

В этот момент Лада, уловив звук отчетливо клацнувшего замка, начала резко поворачиваться, и одновременно на темной ткани дорожной сумки в такт ее движению выросла небольшая выпуклость, там, где изнутри в нее уперся пистолетный глушитель.

Она завалила все. Все испытания, тесты, все, что только было возможно завалить. Позволила обвести себя вокруг пальца, и теперь ей уже было все равно. Она понимала, что приговорена тем непонятным, неведомым ей кругом обстоятельств, что сомкнулся вокруг нее жестоким, неразрывным кольцом.

Двое из «Лендровера» наверняка поджидали ее тут.

В ее душе царила абсолютная пустота. Покинув дом, Лада вдруг отчетливо поняла, что там, вместе с отчаянным бессилием, осталась и ее непрожитая жизнь. Теперь она уже точно не сможет ничем помочь ни себе, ни Антону, — скорее всего именно тут, в этом парке будет поставлена жирная точка в списке ее мучений…

Она не ошиблась.

От звука хлопнувшей сбоку дверцы по ее коже прошел озноб.

Поворачиваясь на звук, она одновременно чуть надавила на курок, так, что палец заныл на упругой собачке спускового механизма…

— Лада!..

«Это НЕ ТА МАШИНА!..» — метнулась в ее сознании отчетливая запоздалая мысль, но рефлекторное движение пальца уже невозможно было остановить — ткань дорожной сумки прорвалась маленьким обгорелым пятнышком…

Из простреленного радиатора «Волги» с правительственными номерами ударила шипящая тоненькая струйка перегретого тосола…

— Антон!..

Костюм с чужого плеча мешковато сидел на его исхудавшей фигуре. Лада остановилась, словно обезумев… Она НЕ ВЕРИЛА ТОМУ, ЧТО ВИДЕЛА…

Это был Колвин. Похудевший, с землистым лицом, заострившимися чертами — точно такой, каким она видела его несколько дней назад, неподвижного, застывшего в состоянии между жизнью и смертью, под постоянным попискивающим контролем реанимационных аппаратов…

Это был он…

Тонкие дрожащие пальцы Лады непроизвольно поднялись к лицу, зажимая рот. Сумка, соскользнув с ее плеча, глухо стукнула о землю.

Живой…

— Антон… — вдруг поверив в его реальность, горестно выдохнула она и, уже не состоянии удерживать брызнувшие слезы, кинулась к нему.

— Ладушка… — Он неловко прижал ее к себе, сам еще не до конца веря в то, что все происходит на самом деле.

В салоне министерской «Волги» водитель в чине полковника контрразведки сидел, потрясенно переводя взгляд со струйки бьющего вертикально вверх пара из простреленного радиатора машины на Антона Петровича и Ладу, которые, не замечая ничего вокруг, стояли, опершись о простреленный капот, и смотрели друг другу в глаза, не говоря больше ни слова.

У них не было слов. Да они в некоторых ситуациях ни к чему для людей, чьи души только что прошли свой личный тест на ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ.