Книга Вуаль лжи - Джери Уэстерсон

Он твердо взял ее под локоть и потянул вниз по лестнице.

Джек не сходил с места, расстроено держа в руках битую птицу и колбасы.

— Ну а мне что делать? — спросил он.

Криспин остановился.

— О, Джек, сбегай к шерифу. Если у него есть вопросы… ну, понятное дело, есть, конечно… я на них отвечу очень-очень скоро. Но не прямо сейчас.

— Тогда зачем мне к нему бегать?

— А ты расскажи ему про трупы в нашей комнате.

— Чего?!

Не оглядываясь, Криспин тянул за собой Филиппу, но та упиралась, вяло переставляя ноги в жидкой грязи, а потом и вовсе остановилась.

— Криспин! Я отказываюсь сходить с места, пока ты мне не скажешь, куда мы идем! И чего хотел этот ужасный человек?

— Ты на время останешься с моими друзьями, в безопасном месте.

— Но, Криспин… — Она мягко прильнула к нему, и это прикосновение вызвало немедленный отклик. — Я думала, ты хочешь, чтобы я осталась с тобой.

Его потянуло ее поцеловать, но он сдержался, помня о любопытствующих соседях, и даже немножко отпрянул в сторону.

— Я хочу, чтобы ты осталась в живых.

Он вскинул лицо и увидел несколько заинтересованных лиц в окнах. Пришлось собраться с силами и отступить подальше.

— Ты и так дала достаточно поводов для скандальных пересудов, не хватало еще сплетен о твоем сожительстве с другим мужчиной.

Филиппа поджала губы и уперлась кулачком в бок.

— А в чем дело? Ты узнал что-то новое?

— Махмуд пригрозил тобой заняться.

Она рассмеялась — низкий, горловой звук, от которого в нем зашевелилось желание. Этот же смех щекотал ему грудь прошлой ночью. Криспин едва не потерял всю решимость.

— Он ни за что меня не получит! — триумфально воскликнула Филиппа. — Эта игра закончена!

— Он хочет реликвию.

— Но ты же ему ее не отдал?

— И не собираюсь. Что и говорить, запутанная история. В деле участвует вовсе не один синдикат. Впрочем, я уверен вот в чем: никто из них не убивал твоего мужа.

— Ты ошибаешься! Кто еще это мог быть?

— Боюсь, все опять указывает на тебя.

— Криспин! Я не убивала Николаса!

— Другие думают иначе. Кому еще, как не тебе, была известна истинная природа Николаса Уолкота?

Он ненавязчиво повлек ее по дороге к «Кабаньему клыку», которая была сплошь залита вязкой глинистой жижей, хлюпавшей в многочисленных выбоинах. Некий мальчишка — видимо, ученик какого-то торговца — держал за задние лапки кролика и совал тушку в лица прохожим. Длинные уши зверька вяло раскачивались из стороны в сторону.

— Об этом еще знал Адам, — наконец нехотя призналась она. — Он подслушал наш разговор.

Криспин дернул ее к обочине, убрав с дороги от быстро катившейся телеги, направлявшейся к Ныогейтскому рынку.

— И что Адам после этого сделал?

Она пожала плечами:

— Да ничего не сделал. Он очень лоялен.

— К тебе.

Она искоса взглянула на него:

— Ревнуешь?

Криспин пропустил это мимо ушей.

— Он мог устроить неприятности для Николаса. Рано или поздно развязка бы все равно наступила.

Они дошли до Фрост-лейн, и запахи рыбного рынка настигли их подобно приливу на Темзе. Пара ребятишек, тащивших корзину с угрями, остановились возле ближайшего торговца и принялись спорить о цене. Какая-то девушка, спустившаяся с каменной приступки возле колодца, подала мокрый, тяжелый кожаный мех с водой наезднику, восседавшему на лошади. Мужчина закрепил его за заднюю луку самодельного седла.

— Нет, Адам не из таких людей, — возразила она, следя за тем, как красавец, перегнувшись с лошади, подарил девушке прощальный поцелуй. — И я сомневаюсь, что он знал про тайный ход.

Криспин предался сумрачным размышлениям. Ведь Адам Бектон вполне мог обнаружить этот ход. В конце концов, он же был кастеляном в особняке, верно? В том-то и состояла его работа: знать все обо всем. Кроме того, должность Адама открывала ему доступ к счетным книгам…

— Почему ты веришь этому головорезу Махмуду? — потребовала ответа Филиппа. — Ты сам чуть не погиб по его милости.

— Работа есть работа. Тут ничего личного.

Она крайне неодобрительно покачала головой.

— Твоя работа всегда такая?

— А чего ты ожидала? Хорошенький домик с вывеской у двери лавочки на первом этаже? Я расследую убийства, а это — грязь, и здесь полно нечестных людей.

Она отмолчалась. Над их головами проплыло облако, бросив тень на улицу, чья привычная сероватая дымка приобрела более темный, мрачноватый оттенок.

— Ну и куда ты меня тащишь? В самом ли деле это нужно для моей безопасности? Или твоей?

Криспин посмотрел на Филиппу так, что она остановилась. Что-то изменилось в этой женщине, появилась какая-то напряженность, настороженность… Плечо вздернуто, словно она ожидает нападения сбоку, глаза потеряли привычный блеск…

— Я тебе уже говорил. В моем доме стало небезопасно. Вот поэтому веду тебя в другое место.

— Минуту назад, когда я была в твоих объятиях, ты словно стеснялся этого.

Криспин покатал желваки на скулах и уставился Филиппе под ноги.

— Я не привык выражать свои чувства на людях.

Она покачала головой. Сегодня ее волосы были вновь заплетены в две круглые косы, однако одна непокорная прядь все-таки выбилась и теперь свисала на лоб, покачиваясь под легким ветром. Туда-сюда. Туда-сюда. Следить за этим колыханием было куда легче, чем смотреть Филиппе в глаза.

— По-твоему, это непристойно?

Он неловко повел плечом:

— Как хочешь, так это и называй.

— Да? Знаешь, сейчас мне очень хочется, чтобы этот мандилион был со мной, — заявила она. — Вот тогда бы ты выложил всю правду.

Криспин приоткрыл рот, чтобы какой-то шуткой вернуть прежние искорки в ее глаза. Губы шевельнулись, вот-вот прозвучат слова, которые могут вызвать у нее улыбку и наградят поцелуем. Увы, слишком многое просится на язык, а Криспин никогда не был болтлив. Вот если бы Джек… тут совсем другое дело. Но только не Криспин. Никогда не сможет он произнести слова, которых ждет от него Филиппа. Очень кстати получилось, что никакого мандилиона поблизости нет. Разглядывать собственный «истинный образ» Криспину хотелось не больше, чем лик на муслиновом полотнище.

— Каков я есть, таким и останусь, — вместо этого буркнул он.

Получилось не вполне то, что он хотел сказать. Ее оживившееся было лицо вновь стало каменным. Веки поползли вниз — вполне характерная черта Филиппы, хотя на этот раз томности не было и в помине.