Книга Приют изгоев - Инна Кублицкая

Часы пробили полночь… Нет, час… И в тот же миг он отрезвел, очнулся. Почему? Он вспомнил тарелку с ерническим рисунком и поднял руку — тарелка все еще была у него в руке. При чем здесь эта ерунда? Он отшвырнул тарелку, и та с сухим звоном разбилась вдребезги.

Абраксас прошел в спальню, он хотел повалиться на постель, отдохнуть хотя бы телом, потому что для души отдыха не предвиделось.

— О Небеса!.. На постели сидела принаряженная и умело подкрашенная юная дочь наместника и смотрела на Абраксаса восторженными и влюбленными глазами.

— Государь мой! — сказала она, когда он замер на пороге, встала и тут же начала раздеваться.

Абраксас попятился. Он с треском захлопнул за собой двери и пошел искать успокоения в другом месте.

Двумя комнатами дальше он обнаружил притулившийся кожаный диван, предназначенный, видимо, для сменного телохранителя наместника. Абраксас не думая рухнул на него; в диване что-то хрупнуло, но он выдержал.

…Одиноко спящего здесь государя, накрывшегося с головой Плащом Тевиров, слуги обнаружили через несколько часов и с аккуратностью перенесли в спальню, раздели и уложили, как подобает государю…

…Утром государь пробудился рядом с прекрасной дочерью наместника, так и не припомнив, как из пиршественной залы он попал сюда, вызвал прямо в спальню наместника и начальника ополчения города, отдал, не поднимаясь с постели, им необходимые распоряжения, повелел оставить его одного. Вернее — с юной девицей и не тревожить…

…А недалеко за полдень, под восторженные возгласы горожан, государь во главе ополчения и отрядов добровольцев покидал моментально покоренный город…

…Поход войска Абраксаса-колдуна на юг начался…

Он даже разговорил было квелого после вчерашнего купца, как вдруг заметил, что тот, замерев на полуслове, смотрит куда-то поверх его плеча и взгляд его изменяется: только что полусонные глаза на какое-то мгновение стали удивленными, а потом зрачки заметно расширились и взгляд остекленел, стал как будто слепым.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯАОЙДА И АБРАКСАС

НЕВЕСТА С СЕВЕРА

Аойда не думала, что будет вспоминать этот день всю жизнь.

Начался он вполне обыкновенно: Аойда проснулась под ля мечей — во дворе замка мечники тренировались, совершенств; боевые приемы. Затем был завтрак, и тетя тщательно следила осанкой Аойды, чем, разумеется, портила ей все удовольстви После завтрака тетя послала Аойду за корзинкой с рукоделием, девушка, перемигнувшись с кузеном Абантом и сказавшись, что ей надо написать письмо матери, уединилась у себя в коми те, а потом, таясь от горничных, спустилась во двор и вышла ворота замка.

Несколько минут спустя в те же ворота выехал кузен Абант вдвоем с Пройтом; Пройт, как всегда, завидев Аойду, спешилс помог благородной девице сесть в седло, а сам пошел рядом, держась за стремя.

Так случалось довольно часто в погожие дни, и все знали, что дядюшка, несмотря на ворчливое неудовольствие супруги, смотрел на эти совместные прогулки племянницы с молодыми людьми сквозь пальцы не в последнюю очередь потому, что доверял сыну.

И, конечно, его наперснику и старшему другу Пройту.

Пройту недавно исполнилось двадцать, а первое свое боев крещение он принял шесть лет назад в битве при Л'Каибе ист пор не раз показывал себя смелым воином. Однако Пройт был недостаточно родовит, чтобы питать надежды стать рыцарем, слишком молод, чтобы стать командиром отряда мечников, поэтому дядя Аойды барон Гириэй Ферет, под чьим началом служил Пройт, счел наилучшим выходом определить его в приближенные к своему сыну — а там пусть сам попытается пробиться в жизни. К тому же и баронету, которому еще не исполнилось пятнадцати, не мешало иметь при себе старшего друга, имеющего за плечами опыт жизни и опыт сражений.

Абант со свойственным юной душе пылом и сам желал поскорее отличиться в бою и скорее получить знаки рыцарского отличия. К его сожалению, времена стояли мирные, никаких битв не случалось, и Абант проводил время в тренировочных боях со евоим наперсником, а излишек энергии выпускал в ежедневных конных прогулках по окрестным местам. Последний месяц, с тех пор как в замок приехала погостить вельможная госпожа Аойда, дочь князя Антенора Мунита, прогулки стали совершать втроем.

Для неизбалованной подобными забавами Аойды в этих прогулках было нечто романтическое, таинственное и даже рискованное. Не полагалось ведь знатной девице, княжне, скакать по лесу в сопровождении двух юношей, пусть даже один из них родственник, а полагалось сидеть в своей горнице у окошка, склонившись над шитьем, или на кухне командовать кухарями, или кормить цыплят на птичьем дворе…

— Пусть гуляет, — отвечал на воркотню жены барон Гириэй. — Не успеет оглянуться, как осень наступит, лужи подмерзнут — и прощай, девичья свобода.

И верно, едва появится на лужах первый ледок, Аойду соберут в неблизкий путь и повезут на юг, и она станет женой князя-бастарда Шератана Сабика, станет рожать ему детей и редко, редко уже когда сможет увидеть родные северные леса.

Аойда уже привыкла к мысли, что поздней осенью она будет замужней дамой, и это наполняло ее юное сердце наивной гордостью от сладостного ощущения, что ни кузен Абант, ни Пройт не остались равнодушны к ее юной красоте.

Абант не стеснялся своей влюбленности — он обсуждал ее с посторонними людьми, сочинял нескладные стишки и, не в лад дергая струны лютни, пел срывающимся голосом простенькие баллады; а порой, нечаянно коснувшись руки Аойды, так густо краснел и невероятно смущался, что сердце девушки сжималось от нежности.

Пройт, напротив, был молчалив, стихов не слагал и песен не пел; да и смущаться, похоже, он не умел. Он-то знал, что всякое его чувство к княжне Аойде, кроме почтительного уважения, разумеется, безнадежно, и потому ничем не выказывал сво-лпе ей влюбленности. Но несколько его взглядов, нечаянно перехваченных Аойдой, были красноречивее слов. И это гораздо более волновало ее: она терялась в присутствии Пройта — но старалась держать себя в руках, памятуя о своем сане; уговаривала себя быть благоразумнее, напоминала себе о девичьей и фамильной чести — но никак не могла отказаться от этих лесных прогулок…

В этот день, как и в другие, они не спеша проехали по лесной дороге, чтобы полмили спустя свернуть на тропу.

Аойда первая услышала мяуканье, доносившееся откуда-то сверху.

— Кошка?

Пройт остановился, вглядываясь в густую крону дерева.

— Котенок, — ответил он. — Забрался на ветку, а слазить боится.

— Бедняжка, — пожалела глупое создание Аойда. — Сними его, пожалуйста!

Пройт полез на дерево. Ветка, в которую вцепился котенок, была слишком тонка, чтобы выдержать его вес, и он встал ниже, выбрав толстый сук, и потянулся за котенком. Котенок отчаянно пищал; Пройт, подхватив его за шкирку, швырнул вниз, на плащ Абанта. Абант не без труда отцепил отчаянно вопящего и царапающегося котенка от ткани, погладил и передал дрожащий пушистый комок кузине.