Книга Повелитель звуков - Фернандо Триас де Без

Пальцы Марианны разжались. Нож выпал из ее рук:

— Я не могу! Это выше моих сил! Так давай умрем! Дай мне отведать своего смертоносного эликсира, а я дам тебе свой!

На мгновение я замешкался. Марианна бессильно опустила руки. Я перевернулся на спине и вновь оказался на Марианне. Теперь она лежала подо мной, я придавил ее своим весом. Гнусный голосок нашептывал: «Убей ее, Людвиг! Чего же ты ждешь? Убей ее!»

Я сжал в руке рукоять кинжала и закрыл глаза, слушая как пульсирует в моем сердце любовь. «Прочь, прочь от меня, чертов пересмешник!» Мне вспомнилась тетя Констанция, так и не сумевшая преодолеть тяготение рока. Незадолго до смерти, стоя на пороге лепрозория, она сказала мне: «Такова твоя натура. Ты никогда не останавливаешься на полпути…» Титаническим усилием воли я протянул кинжал своей жене:

— Возьми его, Марианна! Возьми и стань свободной. Убей меня! Пик страсти близок! Вонзи его мне в сердце, когда я подам тебе знак…

Из глаз Марианны хлынули слезы:

— Нет, Людвиг, не проси меня убить тебя! Сделай это сам! Ты же видишь, я не смогла убить даже себя!

И она отстранила мою руку. В этот миг я проклял себя, проклял за то, что смог усомниться в моей возлюбленной. Занося свой кинжал, она целила не в мою грудь, а в свою!

Дионисию удалось подняться на ноги, и теперь на земле оказался сам аристократ. Час пробил. Другой такой возможности моему другу могло и не представиться. Он провел неудачную атаку, и шпага соперника вспорола ему руку. В глухой ночи, взметнув стаи ворон, раздался истошный крик: «Осторожней, Дионисий, осторожней!..»

Наши тела двигались, не переставая. По щекам катились слезы. Мы оба знали: пик страсти близок. Еще немного, и моя крайняя плоть исторгнет в нее белый яд, а кожа моя впитает ее смертоносный бальзам.

— Нет, Марианна, я не могу убить тебя… — Грудь мою разрывали рыдания. — Я не хотел этого. Мой кинжал предназначен мне.

— Так отбрось его и давай завершим то, что начали однажды, повстречавшись в лабиринте. Давай обменяемся эликсирами смерти, которых жаждут наши тела, давай раз и навсегда покончим с этой пыткой. Сомкнем наши объятия и подарим друг другу высшее блаженство, которое только может испытать смертный мужчина и смертная женщина! Давай умрем от любви!

Тристан

Так примем Смерть мы.

Смерть одну…

Вечно вместе, без конца, непробудно и бесстрашно,

в мире снов, в блаженстве тайном будем жить мы счастьем Любви единой, вечной!

Изольда (Глядя на него, в экстазе.)

Так примем Смерть мы, Смерть одну…

Тристан

Вечно вместе без конца…

Изольда

…непробудно…

Тристан

…и бесстрашно…

Изольда

…в мире снов…

Тристан и Изольда

…в блаженстве тайном будем жить мы

счастьем любви единой, вечной!

Нет, отец, я не мог смириться с такой участью. Я не мог позволить, чтобы мой смертоносный эликсир проник в тело Марианны. Она желала, чтобы мы умерли вместе и тем самым положили конец нашему заклятию… Я подумал о тете Констанции и вспомнил слова господина директора: «Если ты совокупишься с наследницей Изольды и не умрешь, ты обретешь свободу, свободу от эликсира, свободу от вечной любви…»

Дионисий взвыл отболи, его ноги подкосились. Острие шпаги со свистом прошло мимо аристократа. Тот поднялся с земли, схватил шпагу и, изготовившись, нанес решающий удар. А я… я на пике наслаждения, прежде чем мое семя проникло в лоно Марианны, развернулся, приподнял правое колено, опустил кинжал и…

61

Кровь.

Реки крови.

Два сдавленных крика.

Двое смертельно раненных мужчин.

Дионисий с ужасом смотрел, как шпага пронзила его сердце. Схватившись руками за грудь, он стал медленно клониться к земле. Из груди хлестала кровь. Он упал на колени и простонал имя возлюбленной:

— Анна… любовь моя. Я умираю ради тебя…

Нет, Дионисий умирал не от смеха, как я ему однажды предрек. В этот миг из кустов выбежала княгиня, бросилась к Дионисию и, склонившись над ним, с глазами полными слез, вскричала:

— Нет! Нет! Не покидай меня, Дионисий!

Собравшись с последними силами, певец, задыхаясь, прошептал:

— Я всегда любил и всегда буду любить тебя, Анна.

И умер с ее именем на устах. Анна опустила голову на его грудь и зарыдала, а потом, увидев перед собой черные ботфорты мужа, подняла шпагу Дионисия и, как раненая львица, ринулась на убийцу возлюбленного.

Аристократ попытался лишь отразить удар и подставил шпагу. Но его клинок, описав дугу, скользнул по шее жены, задев сонную артерию. Из артерии хлынула алая струя. Княгиня Анна схватилась за шею и, выронив шпагу, упала на землю как подкошенная.

Из груди мужа вырвался вопль ужаса:

— Анна! Любовь моя! Боже мой! Что я наделал?!

Рана была смертельной, и Анна скончалась мгновенно. Кто знает, может, это была и нехудшая смерть — не умри она тогда, неделю спустя ее сердце разорвалось бы от безутешного горя.

В тот самый миг, когда острие шпаги вошло в грудь моего друга, в тот самый миг, когда по моему телу прокатилась волна наслаждения, когда я был близок к тому, чтобы исторгнуть себя, кинжал прошел между ног и отсек яички — два мешочка с эликсиром смерти.

Свершилось! Пик страсти достигнут! Я не пролил ни капли! Чары заклятия рухнули… Марианна была свободна…

Я поднял руку и, разжав ладонь, показал окровавленный трофей Марианне. Мой белый яд не коснулся ее лона.

Восторг и смерть!

Страсть и рана!

Смех и плач… сейчас, земные!

Так было написано в либретто оперы. Но даже в тот миг я не осознал истинного значения этих слов.

Таким образом, я совокупился с Марианной не убив ее… мы достигли пика страсти, и душа ее обрела свободу. Она перестала быть наследницей Изольды и превратилась в обычную земную женщину.

— Ты свободна, любимая моя, ты свободна, — прошептал я, теряя сознание от боли.

О, святой отец, я сделал то, что выше человеческих сил. Я поборол волю моего господина и повелителя, который столько лет терзал мое тело. Все произошло так, как говорил господин директор.

Если, пережив пик страсти Изольды, я спасся, то и она спаслась, пережив мой пик страсти. Страсть и раны — да, именно так. Такова была моя жертва, доказательство моей любви, великой любви, любви более истинной, чем любовь вечная, ибо истинная любовь — та, что живет в сердцах всех мужчин и женщин этого мира, и не существует ни слов, ни мелодий, ни аккордов, способных выразить ее.