Книга Агнец - Кристофер Мур

— Сострадание, — шепнул Джошуа и показал глазами на Радость, беззвучно рыдавшую над Валтасаром.

Я обнял ее за плечи, она повернулась и захлюпала носом мне в грудь.

— Что ж я теперь буду делать? Валтасар умер. Все подруги погибли. А вы уезжаете.

— Поехали с нами, — сказал Джошуа.

— Э-э, ну да — поехали с нами.

Но Радость с нами не поехала. Мы задержались в крепости Валтасара еще на полгода — ждали весны, чтобы перевалить через горы к востоку. Я смыл кровь и прибрался в покоях девчонок, а Радость помогла Джошу перевести кое-какие древние тексты волхва. Ели мы вместе, а время от времени мы с Радостью кувыркались в подушках, как в старые добрые времена, но ощущение было такое, что жизнь это место покинула навсегда. Когда настала пора уезжать, Радость объявила нам свое решение:

— Я не могу ехать с вами искать Гаспара. В монастырь женщин не допускают, а обретаться в захолустной деревушке по соседству у меня нет никакого желания. Валтасар оставил мне много золота и всю библиотеку, но в горах от этого проку мало. Я не желаю сидеть в этой гробнице, где единственное общество — призраки моих подруг. Скоро здесь будет Ахмад, он приезжает каждую весну, и я попрошу его помочь перевезти все сокровища и свитки в Кабул, а там куплю большой дом, найму слуг и заставлю их отыскивать мне молоденьких мальчонок, которых можно совратить.

— Вот бы у меня был план, — вздохнул я.

— И у меня, — вздохнул Джошуа.

Мы втроем отпраздновали восемнадцатилетие Джоша традиционной китайской едой, а на следующее утро навьючили верблюдов и приготовились выступить на восток.

— Ты уверена, что с тобой до приезда Ахмада ничего не случится? — спросил Джошуа.

— Ты обо мне не беспокойся — ступай и учись на Мессию. — Радость поцеловала его в губы. Очень крепко. Джош поежился и попробовал вырваться, а когда садился на верблюда, краска с его физиономии еще не сошла.

— А ты, — сказала она мне, — навести меня в Кабуле на обратном пути в Иудею, или я нашлю на тебя такое проклятье, от которого ты никогда не избавишься. — И Радость сняла с шеи свой флакончик инь-яна — яда и противоядия — и надела на меня. Кому-нибудь такой подарок показался бы странным, но я же был учеником колдуньи, и для меня он был в самый раз. В мою котомку она сунула кинжал из черного стекла. — Сколько бы времени ваше странствие ни заняло, обязательно возвращайся меня навестить. Я больше не буду красить тебя в синий. Честное слово.

Я пообещал, что вернусь, мы поцеловались, я залез на верблюда, и мы с Джошем отчалили. Я снова старался не оглядываться на женщину, укравшую мое сердце.

Ехали мы в полуфарлонге друг от друга и оба раздумывали о прошлом и будущем нашей жизни, о том, кем были мы и кем нам суждено стать, и только два часа спустя я нагнал Джоша и нарушил молчание.

Я вспомнил, как Радость учила меня читать и говорить по-китайски, смешивать снадобья и отравы, жульничать в игре, показывать фокусы, правильно трогать женщину — и где, и как. Все это — ничего не ожидая от меня взамен.

— Неужели все женщины сильнее и лучше меня?

— Да, — ответил Джош.

В следующий раз мы заговорили только через день.

Часть IIIСОСТРАДАНИЕ

Тора! Тора! Тора!

Боевой клич раввинов-камикадзе

Глава 16

По скрупулезно вычерченной карте Валтасара мы ехали уже двенадцать дней, а потом уперлись в стену.

— Ну? — спросил я. — И как тебе стена?

— Велика, — сказал Джошуа. Я смерил стену взглядом.

— Положим, не так уж и велика.

К гигантским воротам выстроилась длинная очередь — там целая толпа чиновников взимала налоги с караванщиков. Даже караульные будки у ворот размерами были с дворец Ирода, а гребень стены патрулировали всадники — ездили по ней взад-вперед докуда хватало глаз. Мы остановились в доброй лиге от ворот, и очередь, похоже, не двигалась.

— На весь день, — сказал я. — Зачем вообще понадобилось эту дрянь строить? Если можешь воздвигнуть такую дуру, запросто и армию соберешь, никакой захватчик не страшен.

— Эту стену выстроил Лао-цзы, — ответил Джошуа.

— Старый учитель, сочинивший Дао? Это вряд ли.

— Что превыше всего ценится в Дао?

— Сострадание? И те два алмаза, как их там?

— Нет. Недеяние. Созерцание. Постоянство. Консерватизм. Стена — оборона страны, дорожащей недеянием. Но стена — не только защита, но и тюрьма для народа. Поэтому Валтасар отправил нас этой дорогой. Хотел, чтобы я увидел ошибку Дао. Без действия не бывает свободы.

— Так он все это время обучал нас Дао, чтобы мы поняли, как там все криво?

— Нет, не криво. И не все. Сострадание, смирение и умеренность Дао — свойства праведного человека. А недеяние — нет. Все эти люди — рабы недеяния.

— Джош, ты сам работал каменотесом. — Я кивнул на массивную стену. — Думаешь, эту громадину недеянием построили?

— Волхв учил нас действию не как работе, но как перемене. Именно поэтому первым мы проходили Конфуция — все, что связано с порядком, заведенным нашими отцами, законом, манерами. Конфуций — это как Тора. Он дает правила, которые нужно выполнять. А Лао-цзы — еще консервативнее: он учит, что если ничего не будешь делать, то и правил никаких не нарушишь. Нужно, чтобы традиция иногда разваливалась, нужно действовать, иногда есть бекон. Вот чему Валтасар старался меня научить.

— Я тебе уже говорил, Джош, и ты сам знаешь, как я люблю бекон, но все-таки, мне кажется, маловато, если Мессия принесет один бекон.

— Перемены, — отозвался Джошуа. — Мессия должен нести перемены. А перемены появляются в действии. Валтасар мне как-то сказал: «Консервативных героев не бывает в природе». Мудрый был старик.

Я думал о старом волхве, разглядывая стену, что вытянулась вдаль по горам, и череду странников перед нами. У входа для нужд застрявших «шелковых путешественников» уже вырос небольшой городок, и он весь кипел от торговцев едой и питьем, разносивших товар вдоль очереди.

— Ну его на фиг, — сказал я. — Мы тут целую вечность проторчим. Какой величины она может быть? Пошли в обход.

Спустя месяц, когда мы вернулись к тем же воротам и снова встали в очередь, Джошуа спросил:

— Ну как тебе стена теперь?

— Она мне кажется нарочитой и неприятной.

— Если ей не придумали пока имени, можешь предложить свое.

Вот так и сложилось, что в веках стена эта стала прозываться Нарочитой и Неприятной Китайской стеной. По крайней мере, я надеюсь, что так сложилось. На моей карте Дружелюбных Миль Постоянного Авиапутешественника ее нет, поэтому я не уверен.

Гору, где располагался монастырь Гаспара, мы увидели издали. Подобно окрестным пикам, она вспарывала небеса гигантским зубом. К подножию лепилась деревенька с пастбищем. Мы остановились передохнуть и напоить верблюдов. Деревенские жители высыпали нам навстречу — они удивлялись нашим странным глазам и кудрям Джошуа так, словно мы — боги, сошедшие к ним с небес. (Пожалуй, Джош и впрямь с небес сошел, но об этом как-то забываешь, если тусуешься с ним круглосуточно.) Беззубая старуха, говорившая на диалекте китайского, похожем на тот, которому нас учила Радость, убедила нас оставить верблюдов в деревне. Узловатым пальцем она показала тропу вверх по склону — даже издали было очевидно, что дорожка слишком узкая и крутая для животных.