Книга Инквизитор и нимфа - Юлия Зонис

Лицо Вигна приблизилось, надвинулось, как лицо звезды. И было совершенно естественно потянуться вперед и вверх и коснуться его губ своими губами. Как будто так и должно быть, как будто это что-то правильное и единственно возможное. Губы оператора оказались горячими и неожиданно мягкими. Странно — твердое лицо и такие мягкие губы, и неровное, прерывистое дыхание…

Девушка не сразу поняла, что что-то не так. Лукас отстранился. Лаури вновь потянулась к нему, но он прижал ее плечи к зеркалу и смотрел… странно смотрел.

— Ты что? — выдохнула Лаури. — Что случилось?

Вигн опустил руки и отступил на шаг.

— Что ты делаешь?

— Бросаю тебя одну в страшном клубе.

— Что?!

— Бросаю. Тебя. Одну. Надо было бы по-хорошему все это заснять и скинуть Салливану на комм, чтобы он знал, чего его большая и чистая любовь стоит. Жаль, что мы коммы выбросили.

Лаура все еще не могла поверить в такое вероломство.

— Что ты несешь?

— Да бред всякий несу в основном. Кстати, насчет предков я тебе соврал. А ты и уши развесила. Живы они. Сидят в своей дурацкой гостиной и шоу по сетке смотрят, цыплячий карри кушают. Тысячу лет так просидят, не заметят.

— Ты врешь! Зачем ты опять врешь?! — Лаури показалось, что разум мечется в ней, как канарейка в клетке. Словно кто-то протянул руку и сейчас сцапает бедную птичку… — Ты меня сюда затащил… ты меня заставил! Наложил «узы» и заставил!

Лукас широко улыбнулся:

— Вот уж нет. Никаких «уз» я на тебя, милая, не накладывал. Ты сама со мной пошла. Пока твой рыцарь бедный в лазарете валяется со сломанной ножкой. Так что, lumen coelum, sancta Rosa[8], счастливо оставаться.

Она в жизни никого не била, а тут размахнулась и отвесила Вигну пощечину. Голова его дернулась, на щеке отпечатался красный след пятерни. Вигн задумчиво потер скулу.

— Вот мне и награда за знание поэзии. А ты ведь не думала, что я тоже могу стишки цитировать? — Сверкнув озорной улыбкой, он сделал шаг назад и растворился в зеркальном сиянии.

Из клуба ее выкинули, пригрозив, что сообщат родителям. Ей было плевать. Пусть сообщают. Подло, подло, так подло и гадко! Ее никогда в жизни не обижали. Самые задиристые из одноклассников щадили ее, маленькую и слабую. Да и кто решился бы обидеть дочь сенатора? Кто?!

Лаури бежала. Каблук подломился, она сняла туфли и швырнула через перила моста. Камни мостовой больно впивались в ступни, но разве это настоящая боль?! Настоящая боль вот тут, в груди, где суматошно стучит сердце. Редкие прохожие шарахались. Было от чего. В рассветном тумане мчался растерзанный лимонно-желтый призрак. Если Вигн расскажет Марку, она умрет. Просто возьмет и умрет. А он непременно расскажет. Не может не рассказать, подлая, бесчувственная гадина!

Лаури вихрем взлетела по холму и чуть не ткнулась лицом в холодную, покрытую капельками росы решетку. За решеткой начинался лицейский парк, а за ним виднелись и смутно желтеющие корпуса. Небо засерело. Как странно. Она не может дышать от боли в груди, а здесь все так спокойно. Так медленно пробуждался сад. В кустах чирикнула птица. На листьях блестели капли. По дорожке полз крупный зелено-черный жук. Лаура подняла ногу и наступила на жука. Она забыла, что бросила туфли, и вскрикнула от отвращения, когда под ступней хрустнуло. Гадко, гадко, гадко! Вцепившись в решетку, Лаура опустилась на дорожку и закрыла глаза.

Взять и умереть. Вот здесь взять и умереть. Пусть Марку расскажут, что она не вынесла позора и умерла. Острый гравий впивался в колени, платье испачкалось. Ее наверняка ищут. Отец поднял на уши полицию. Зачем она выбросила комм? Сейчас бы уже нашли, завернули в одеяло и потащили домой. Она бы посопротивлялась для виду, но на самом деле это же так здорово: оказаться в постели, укрыться с головой, ничего не видеть и не знать.

— Лаури?

Девушка медленно подняла голову, и ладонь ее метнулась ко рту. По ту сторону решетки стоял Марк. Взъерошенный, заспанный, он стоял, чуть кривясь, сместив всю тяжесть на левую ногу. Правая штанина его пижамы была закатана. Лодыжку охватывала медицинская шина.

— Лаури, что с тобой?

Она не могла говорить. Марк тяжело шагнул вперед. Поморщился, наступив на больную ногу, и взялся за решетку. Только тут Лаури сообразила, что он собирается перелезть.

— Нет, нет, не надо! Подожди, я сама.

Она взвилась с земли. Никогда не умела лазить через заборы, а тут и не заметила, как вскарабкалась, хватаясь за чеканные завитушки. На ту сторону девушка просто спрыгнула, приземлилась на четвереньки, здорово ушибив руки. Марк помог ей подняться. И не выпустил, когда Лаури встала.

— Как ты понял, что я здесь? Ты ведь не…

— Не ридер, нет. Просто эмпат. Но ты так кричала… — Марк не договорил, потому что Лаури вцепилась ему в плечи, прижалась всем телом и наконец-то разрыдалась. Лицеист одеревенел — но уже через секунду очнулся и неловко погладил девушку по спутанным волосам. — Да ты что? Подожди…

Рука Марка замерла. «Нет!» — мысленно взмолилась Лаури, но ее друг умел складывать два и два куда лучше ее.

— Вигн? — В голосе прозвучала такая ненависть, что Лаури отшатнулась бы, но Марк держал ее крепко.

— Что он с тобой сделал? Он тебя… «Не договаривай!»

Но Марк не умел читать мысли.

— Он тебя изнасиловал?

Лаури испуганно подняла голову. Это было сказано без всякого выражения, даже без злобы. Он просто задал вопрос. Как спросил бы, который час или какое расстояние от Земли до Марса.

Девушка всмотрелась в каменное лицо Марка и вдруг поняла, что если она скажет «да»… Если она скажет «да», Марк, наверное, Вигна убьет. Но и к ней никогда больше не притронется. И это было бы ужасно. Только сейчас, прижимаясь к нему, к этому костлявому, совсем некрасивому мальчику, Лаури начала понимать, что для нее значит Марк. Если он на нее никогда не посмотрит… если он отвернется сейчас — она умрет. Потому что жить станет незачем.

— Лаури, я не умею читать мысли.

Нет, не может быть. Марк ее не бросит. Ведь сейчас он и сам едва стоит — нога, наверное, сломана, — но держит их двойной вес, держит надежнее, чем фальшивый ангел держал ее в фальшивом клубном небе.

— Лаури?!

Она вздрогнула и очнулась, и прикрыла его рот рукой, и лихорадочно зашептала:

— Нет, нет, что ты, он же не совсем чокнутый. Отец бы его убил. Нет, он просто затащил меня в идиотский клуб и поцеловал, и это было так противно, омерзительно! Я ничего не могла сделать. Я хотела вырваться, но он меня держал, этими, как они называются…

«Поверь-поверь-поверь, — стучало сердце. — Ну поверь мне, ну пожалуйста! Ведь почти так все и было».