Книга Я - шулер - Анатолий Барбакару

Пару дней для страховки выждал. Потом обыграл зануду на все, что у того было. Со злорадством обыграл. Хотя чем мужичок виноват? Не он – его покровитель из меня, самонадеянного невежи, клоуна сделал.

На Ланжероне случай добавил мне веса. Все посчитали, что я – единственный автор сценария.

Разубеждать не стал, но к сведению принял: автор сценария – ты сам, но выправить произведение могут до неузнаваемости.

Похожий случай. Корпорация приняла в разработку того самого сапожника Эдика... Эстетствующего эротомана, любителя секса в майках. Он числился в вечных жертвах. Сильно играющих. Как и в случае со Студентом, трое обрабатывают одного. Только фраер не Студент – прилежный прихожанин, а Эдик

– кормилец. И обыгрывает его не троица невнятных жуликов, из которых только один и имел право на звание шулера, а трио «катал» – корпорация, сыгранная до взаимопонимания на уровне телепатии. (И заодно на уровне радиоволн, потому как «маячили» с помощью радиоустройства.)

К тому же, казалось бы, нам добавился лишний фактор – залог успеха: по ходу игры Эдик по чутьчуть прикладывался к водочке, что для корпорации оказалось приятной неожиданностью. Никогда до этого не наблюдали сапожника хмельным. А тут набрался до того, что приходилось помогать ему деньги в карманы запихивать. Наши деньги. Им выигранные.

И телепатия, и лишний фактор оказались бессильны против «фраерского счастья».

Не помню почему, но сумму при себе мы имели ограниченную... Кажется, математика, хранителя общаковой кассы, выдернули неожиданно прямо из института. Сколько при себе оказалось, тем и пришлось обходиться.

Играем.

И начинается... Как с тем занудой на пляже.

Делаю себе «каре» семерок. Казалось бы, фантастическая комбинация...

В фильмах о шулерах сценаристы повадились сталкивать «каре» тузов с «флешь рояль». Дурной тон. В жизни любая «карешка» – большая редкость.

Как-то на пляже в игре со своими, клубными, организовал встречу: у меня «каре» восьмерок, у остальных «фул макс» да «тройки». Приличный банк взял. Наши долго успокоиться не могли. И тогда друг у друга ошалело вопрошали: как такое может быть? Ведь явно же встреча – искусственного происхождения... Но сами же и ответ верный давали: не пойман – не шулер. До сих пор участники той игры при встречи любопытствуют, как исхитрился? И не «флешь», не «каре» тузов. Всего-то «каре» восьмерок.

В игре с сапожником ограничиваюсь семерками.

У того, упившегося фраера, обнаруживается «каре» валетов.

Ну кто мог подумать, что ни на миг расслабиться нельзя, что и его карты контролировать следует? Будем контролировать. Делаю ему «тройку» тузов, себе «фулек». Этот дуралей с залитыми зенками не различает трех тузов, пасует. Ну что тут сделаешь?

К тому же денег-то немного, выигрыш стекается ко мне. Но выигрываю не у сапожника – у своих. Те быстро финансово пустеют. Чтобы они могли продолжить игру, приходится передавать им выигрыш. Наладили передачу.

Отлучаюсь в туалет, деньги прячу под ковриком перед унитазом. Потом отлучаются сообщники, извлекают клад. Деньги, можно сказать, в обороте. До бумажника Эдика добраться не удается. Нервничаем, надеемся, что когда-нибудь это издевательство хотя бы прервется, что и его покровителю понадобится отлучиться.

Эдику понадобилось раньше. Приспичило неожиданно. Шахматист только навострился перевод получить, сапожник опередил. Рванулся со всех нетвердых ног к клозету.

Повозившись, предстает пред нами, успевшими в его отсутствие не только наговорить друг другу много лестного, но и конструктивные поправки в тактику внести. Предстает Эдик, пошатывающийся, несколько забрызганный, смущенный. С нашим тайным вкладом в виновато протянутой руке. Клад тоже забрызган.

– Кто-то уронил, – сообщает пьяный, но честный сапожник. – Я в унитаз немножко не попал... Хотел вытереть, а там... Кто-то потерял. Я их немножко того...

Он их не немножко «того», а «того» – очень даже обильно...

Такой заключительный аккорд симфонии под названием «Фраерское счастье» нас подкосил. На этом сдались: закончили игру.

Позже выработался обряд: несколько раз в год по ситуации, по предчувствию, надо дать вероятности отвязаться. Пустить игру на самотек. Нечто вроде жертвоприношения. Проблематично, конечно. Обряд не запланируешь. Всегда есть опасность, что жертва востребуется в ответственной, крупной игре. Но упрямиться нельзя. Теория – соперница серьезная, ее лучше не злить.

...Кстати, насчет соперников несерьезных, пьяных фраеров.

Сколько раз было. Играем, клиент или клиенты просятся на перемену, наскоро пьянствуют.

Все. Дальше хоть не играй... Поначалу обнадеживался. «Напьются, – думал. – Скорее дело сделаю».

Как же, сделаешь скорее!.. Все наизнанку выворачивается. Просто напасть какая-то... Хоть сам бери напивайся.

Позже на все эти безобидные переменки «вето» наложил.

С Гогой Ришельевским как-то играл. У того эпилептический припадок случился. Страшный, мощный. К болезни его мы, конечно, привыкшие, но совесть должна быть... требовать после приступа выигрыш... В этой партии у Гоги прилично «выкатывал».

– Все, – говорю Гогиному товарищу после того, как мы с ним Ришельевского на топчане в себя приходить устроили. – Закончили. Переиграем в другой раз.

– А сам думаю, дудки: еще сяду... нервы трепать.

– Я доиграю, – сообщает товарищ, совсем слабый игрок, из штатных болельщиков.

И – тоже изнанка. Все, что выигрывал я к этому моменту, спустил. И не умышленно. Как будто Гога из того места, где он в тот момент находился, товарищу помогал.

Многое в игре имеет значение.

Место, которое выберешь, люди, стоящие за спиной... Ну, и само собой, приметы. Деньги во время игры одалживать нельзя. И до игры к игровому фонду прикасаться нежелательно. Если ведется запись, каждый пользуется своим фартовым карандашом. Также важно верно определить, кто из рядом стоящих несет невезение, какой карандаш нефартовый.

Шурик на этот счет отличался особой чувствительностью. В корпорации числился главным прибором, фиксирующим аномальные факторы.

Делюсь с читателем всеми этими шулерскими мистическими традициями и понимаю, можно к рассказанному отнестись скептически. Подумаешь, мало ли ничем не подкрепленных суеверий...

Действительно немало. Некоторые граждане-материалисты даже не верят в ясновидение. Я в нем тоже до поры до времени сомневался. Пока сам не сподобился.

Это снисходило ко мне пять раз. Дважды четко, безошибочно и еще трижды не совсем убедительно, на грани видения и завесы... Для некоторых ясновидение – дело житейское, повседневное. Я – не из таких. Поэтому случаи помню четко и, что удивительно, не знаю, хотел ли, чтобы они повторялись...