Книга Книга Бекерсона - Герхард Келлинг

Стало быть, он его пристрелил. Правда, это слово было слишком значительным для характеристики происшедшего… В итоге последнее действие свелось к мимолетному, едва уловимому, почти неизбежному порыву. Все прочее оказалось явной случайностью. Да, то, что он попал, вне сомнения, произошло по воле случая. Он не мог себе объяснить, что лишил того жизни… Ну да, как теперь он осознал, никакого продолжения это не имело. В порыве защитной упреждающей реакции он лишь выхватил оружие, вытащил его из кармана, после чего оно сработало как бы само по себе, то есть без его участия. Ему лишь запомнилось, как тот пристально глянул на него, поедая взглядом сквозь грязные стекла своих очков, — пораженный и рухнувший, он еще успел вытащить руку из кармана, и если он, Левинсон, не совсем заблуждался, в это последнее мгновение из руки Бекерсона что-то выскользнуло и упало в воду, вероятно, это был заряженный пистолет, и как бы в ответ он бросил ему в яхту и таким образом вернул свое оружие, как и намеревался проделать это ранее.

Вот только он никак не мог оторваться от образа, образа смерти: как в ту макросекунду. Тот (его лицо, щетина на небритом лице!) пытался разглядеть своего визави, а он, Левинсон, воспринял все — и широко раскрытые глаза, спрятанные за грязными стеклами очков, и как, упершись грудью в румпель, тот продолжал пожирать его взглядом. Какой-то миг он испытывал безумный страх, что тот еще жив, все еще пристально разглядывает его… Но это состояние продолжалось до того мгновения, пока яхты сами не отцепились друг от друга и мертвец странным образом преспокойно не отчалил от его судна, точно так же преспокойно оторвавшись от него взглядом… Ему глубоко врезалась в память эта деталь, суть которой он осознал лишь некоторое время спустя: этот взгляд сквозь толстые стекла в массивной оправе… И как только он собирался лицезреть мир сквозь эти облепленные грязью стекла? Просто слепая стеклянная смерть.

Он неподвижно сидел, чуточку уйдя в себя, умиротворенный. Все-таки жизнь теплилась в нем, если бы не внутренняя травма. Впрочем, весьма существенное обстоятельство: он продолжал сидеть в этой позе, пока яхты не расцепились и не разбежались в разные стороны. Настоящий мертвец, в чем уже не оставалось ни малейших сомнений. Когда оба судна неспешно отдалялись друг от друга, произошло что-то невероятное: яхта мертвеца пошла под парусом. Устроившись на корме своего судна, Бекерсон «выбрал» парус. Стихший было ветер надул грот. Налегая грудью на румпель, Бекерсон описал вытянутую мягкую дугу, и его яхта устремилась на водный простор. Тогда они полностью оторвались друг от друга.

14

И вот по мере того, как он отходил от случившегося, возник приглушенный в пространстве непередаваемый миг тишины — Альстер в своем привычном состоянии. А вот он в этом круговороте словно замер на мгновение. В нем он вдруг увидел себя и как бы со стороны — одинокое судно, которое по широкой дуге огибало регату, не приближаясь к ней очень близко. Амбициозные участники парусной регаты и спокойно настроенный в этот полуденный час яхтсмен на своем взятом напрокат «Кентавре» со скрипучим румпелем; наконец-то один, и впервые снова ощутил свободу, и транспортная суета вдалеке, и беспрестанный городской водоворот — все это проносится мимо и погружается в какие-то глубины. Потом в его воображении снова появился конькобежец, одиноко нарезающий один круг за другим по молочно-голубому льду, и тогда на его благоговейное раздумье наложился страшный грохот — звук трубы, какой-то адский рев! До его сознания не сразу дошло, что по сути это он сам, только вот из-под паруса он не мог видеть, что к нему прямым ходом приближаются яхты «Золотая», «Сазель» и «Сузе», а скорее всего, пожалуй, «Мордбек». Накатывалась беда, столкновение было неотвратимо — и он круто повернул, наклонясь под полощущимся парусом, резко продернул обмякший было трос через ролики лебедки и туго натянул… Ветер наконец надул парус, и судно снова устремилось вперед, обходя их по курсу… Яхтсмен уже совсем рядом, с перекошенным от ярости лицом… А он, Левинсон, как бы кивнул в ответ ему, мертвенно-бледному. Пассажиры на судне, безучастные и любопытные, пристально разглядывали его, а он, устроившись в своем суденышке, с трудом преодолевал дрожь. При этом он снова и снова не уставал твердить сквозь зубы идиотскую фразу — к сожалению, не хватило самую малость. Потом медленно приходил в себя… Теперь — двигаться, ближе к берегу, к причалу.

Он в последний раз оглянулся на того, Бекерсона, который безмолвно замер в своей практически остановившейся яхте — если бы его сейчас обнаружил «Гольдбек»… Он взял курс — покинуть эту акваторию и сосредоточенно стал ловить парусом бриз, проявляя при этом осторожность, ведь такое случается лишь однажды.

Что тут поделаешь, беда. Потом он по изящной дуге вписался в направление ветра и вот уже, мягко причалив, спрыгнул на понтон и, хоть внешне спокойно, но с трясущимися коленями, пришвартовывал яхту, словно это — дело привычное для него, бывалого улыбчивого профессионала… Только бы никто за ним не следил, никто не поджидал на причале, никакой возбужденной компании, никаких сигнальных фар синего цвета с завывающей сиреной… Он спокойно привязал яхту и с ощущением легкой тошноты (что нередко случается после плавания под парусом) направился к кассе, где предъявил контрольный талон. Все это здесь привычное дело. Кассирша открывала ящик с его номером — один час! — и не глядя вернула ему удостоверение личности и сдачу, и вот уже все ее внимание посвящено следующему клиенту, которому нужен педальный катамаран… И больше он уже никого не интересовал. Никто здесь не удерживал его, и он, засунув руки в карманы куртки, ушел, словно с ним тут ничего особенного не случилось.

Он направился прочь оттуда, где его яхта, занявшая свое место у причала, давно колыхалась на якоре — лодка VII. Только теперь он обратил внимание на римские цифры, нанесенные на парус… Сильные порывы ветра швыряли по волнам большое бревно, в тени домов снова и снова завывал ветер… Он покидал это место, в ногах все еще ощущалась слабость, он исчез, оставляя позади немногочисленных людей на набережной, никто не попался ему на глаза. Левинсон — песчинка, Левинсон — зеленая травинка. Далеко у него за спиной завершали очередной круг яхты типа «дракон» под спинакерами. А где-то чуть поодаль волна подгоняла к берегу суденышко… Лучше ему туда не смотреть.

Он быстро удалился с места своего триумфа (!), в состоянии внутреннего ликования поднялся по берегу до Хансэка, где без промедления уселся в саду совсем рядом с водой, откуда открывается вид на самое красивое место в Гамбурге… Только теперь отсюда он отслеживал взглядом другую сторону, берег сверху донизу, но ничего не обнаруживал — ни скопления людей, ни суеты или волнения. Впереди справа кружили три яхты, четвертая — далеко позади, однако Бекерсона и его яхту словно ветром сдуло… А может, он изменил свою внешность и живет себе припеваючи? Вдруг это последняя хитрая проделка Бекерсона? Пожалуй, исключено. Его фантазия сыграет с ним злую шутку, в конце концов существует сила тяготения да еще логика, которую пока еще никто не отменял, даже Бекерсон! А может, яхта запуталась в прибрежных кустарниках, может, она продолжает носиться по кругу с неподвижным яхтсменом за рулем, и будет замечено, что судном управляет призрак… Трудно представить себе, что некто так долго может сидеть в яхте безмолвно и неподвижно… Впрочем, и он сидит сейчас здесь, замерев, наслаждаясь происходящим перед ним спектаклем, многоцветным парусным парадом. Первая гонка закончилась, яхты выстроились для очередного старта, и в его сознание впервые закралась новая мысль: а достиг ли он цели?