Книга Айза - Альберто Васкес-Фигероа

— Сейчас речь не о Баэсах, Амадо или Галеонах, — заметил Себастьян. — Время уходит, а нам надо принять решение. Или мы попытаемся спастись бегством, или запремся в доме, а дальше как Богу будет угодно. — Он обратился к Акилесу Анайе: — Вы уверены, что столбы не выдержат?

— Они стоят уже почти сто лет, и, хотя они из парагуатана и прочно врыты, стоит только туше в семьсот килограммов на них навалиться, они треснут, потому что ты себе не представляешь, что это за силища — испуганный бык. А если столбы не выдержат и дом рухнет, того, кого не придавят потолочные балки, затопчет стадо.

— Должен же быть другой выход.

— Какой, мама?

— Не знаю, но у меня в голове не укладывается, что в тысяча девятьсот пятидесятом году кто-то может пригнать впереди себя коров и навязать свою волю.

— Я уже вам говорила, что здесь, в льяно, мы живем не в том времени, что весь прочий мир… — Селесте Баэс повернулась к Акилесу Анайе: — Остался еще динамит с тех пор, как рыли колодец?

— Не знаю, хозяйка. Если и остался, он, должно быть, такой лежалый, что вряд ли годится.

— Как бы то ни было, это наша единственная надежда. Если нам удастся его взорвать, скот отпрянет назад, и мы угостим Галеонов порцией их же лекарства. — Селесте прямо на глазах вновь превратилась в собранную и решительную женщину, какой всегда была. — Акилес! — добавила она. — Поищи-ка в амбаре, Себастьян — в конюшне, Асдрубаль — в кладовке с инструментами, Аурелия — в чулане, а мы с Айзой — в шкафах… Быстрее — либо мы найдем динамит, либо нам конец!

Началась суета. Все бросились на поиски того, что уже десять лет никто не видел. Все, кроме Айзы: она проскользнула в свою комнату, сменила старые штаны и рубашку, испачканные в краске, на розово-белое платье и, окинув долгим взглядом комнату, где была почти счастлива, взяла свою тетрадь в синей обложке и вышла на крыльцо, откуда спустилась в саванну, чтобы направиться туда, где ждали быки.

Ветер неожиданно стих, перестав завывать и вздымать к небу столбы желтоватой пыли. Казалось, мир остановился, чтобы пять всадников и даже животные, которых они опекали, могли в свое удовольствие рассматривать женщину, которая шла по иссохшей и пышущей зноем саванне с той же грацией, с какой могла бы передвигаться по роскошным залам какого-нибудь дворца.

Ее походка была, как никогда, твердой, а выражение лица гордым, и даже Рамиро Галеон, для которого не существовало никакой другой женщины, кроме Имельды Каморры, был поражен и с облегчением вздохнул, поняв, что ему не придется брать на душу грех убийства еще шести человек.

— Привези мне ее либо прикончи их! — таков был полученный им приказ. — Чтобы от Селесте Баэс и от дома не осталось ни следа.

Однако сам Кандидо Амадо не рискнул отправиться с ними: он, как обычно, отсиживался в своей Комнате Святых, присосавшись к бутылке, — хотя Рамиро это было как раз на руку, поскольку он с братьями вполне могли обойтись собственными силами, чтобы увезти Айзу Пердомо.

— Дорого она тебе обойдется, — бормотал Рамиро себе под нос, не сводя взгляда с девушки. — Теперь, когда она у меня в руках, ты не отделаешься семью тысячами боло и пинком под зад. Если она тебе нужна, придется порядком раскошелиться, чтобы мы с Имельдой могли обзавестись своим собственным имением где-нибудь в Колумбии…

Он уже присмотрел местечко на расстоянии одного дневного перехода на юг от Караколя, куда он мог пригнать две тысячи коров к канею, стоявшему на берегу замечательного озера. Его владелец, самбо[59], наполовину разбитый параличом, уступит его по сходной цене, и, если убедить Имельду съездить его посмотреть, она наверняка согласится выйти за него замуж.

И тогда Кандидо Амадо может забирать себе эту испашку, которая подходила все ближе, словно не подозревая о том, в чьи руки попадет, да еще и вместе с «Кунагуаро», если оно когда-нибудь тому достанется. А ему, Рамиро Галеону, хватит и пятидесяти тысяч боливаров и Имельды Каморры, чтобы начать новую жизнь далеко от Арауки.

Он выкурил до конца свою сигару, бросил окурок на землю и с удовольствием, как и его братья, стал наблюдать за приближавшейся женщиной.

Меньше трехсот метров отделяли Айзу Пердомо от первых животных, которые присмирели, не сводя с нее взгляда, когда она ощутила, что кто-то идет бок о бок с нею, и тут же смекнула, что это отец.

Никто из верховых его не видел, но она ясно его разглядела: такой высокий, такой сильный и такой любимый, как всегда. Животные, вероятно, тоже могли его видеть — или чуять, — поскольку конь Рамиро Галеона первым заржал и вдруг встал на задние ноги, и, словно это был знак, другие лошади повели себя точно так же, быки встревоженно замычали и неожиданно в ужасе бросились кто куда.

Виной тому было, может, невидимое присутствие великана Абелая Пердомо, может, приближение необычной девушки в развевающемся платье, которая шла по саванне, или, может — и это объяснение казалось наиболее логичным, — вой ветра, который неожиданно вновь задул с такой яростью и силой, что швырнул в глаза животным густую и горячую пыль… Как бы то ни было, случилась беда, и, застигнутые врасплох, поскольку все произошло в мгновение ока, четверо всадников, пригнавших скот, не успели вырваться из ловушки рогов и копыт, в которую угодили, и, утопая в темной земле, взрытой тысячами ног, напрасно пытались выбраться на равнину. Они друг за другом попа́дали на землю, в то время как острые рога вспарывали брюхо лошадям, и исчезли в волнующемся океане плоти. Только однажды послышались крики — когда громадный бык вонзил рог человеку в подмышку и потащил его на своей мощной голове: казалось, бедняга отчаянно барахтается в волнах сотрясающихся тел.

Сброшенный конем, который исчезал вдали — он мчался сломя голову, не разбирая дороги, — Рамиро Галеон, не веря своим глазам, в страхе наблюдал ужасную кончину своих братьев и дикое побоище, устроенное животными, налетавшими друг на друга. Только когда последний бык исчез из виду в ковыле и ветер отнес вдаль облако пыли, он собрался с силами, чтобы приподняться на колене менее пострадавшей ноги, и перевел косящий взгляд на девочку-женщину, которая остановилась перед ним и пристально на него взирала.

— Как это у тебя получилось? — хрипло проговорил Рамиро. — Как?

Айза Пердомо не произнесла ни слова. Она лишь долго смотрела на этого человека, который был живым воплощением отчаяния, страха и растерянности, затем очень медленно обвела взглядом множество окровавленных кусков плоти, несколько минут назад бывших живыми существами, скорбно покачала головой, повернулась и неспешно отправилась обратно.

Со всех сторон стали слетаться стаями черные самуро — оспаривать друг у друга добычу.

~~~

Айза закрылась в своей комнате. Ее мать и братья понимали, что в такие минуты ей надо побыть одной.

Из окна можно было видеть стаи птиц-падальщиков, пировавших на искалеченных телах, которые во время побоища разбросало по равнине, и девушке было известно, что в этом месиве растерзанной плоти находились и тела четырех человек — четырех братьев, которые встретили смерть по ее вине.