Книга Охота - Эндрю Фукуда

Пепельный Июнь резюмирует ситуацию с леденящей душу прямотой:

— У нас нет времени до заката.

Мы, не желая верить своим глазам, наблюдаем, как Физкультурник открывает двери и падает внутрь. Теперь он здесь. Он здесь.

Я мотаю головой.

— Иди. Они знают только про меня. Тебя не должны застать со мной рядом. Не то признают моей сообщницей. Это тебя выдаст.

— Я останусь с тобой, Джин.

— Нет. Я постараюсь прорваться наружу. Если двигаться достаточно быстро, у меня может получиться. Ты придешь, когда сможешь. Если не сегодня, то завтра. Встретимся в Куполе. Пока они тебя не подозревают, с тобой все в порядке. Им нужен только я.

Жуткий вой прорезает тишину в коридоре — пронзительный звук, от которого, кажется, вздрагивает все здание. Шум, глухие удары в отдалении. Другой вопль, тише, но также полный муки.

Пепельный Июнь неожиданно застывает. Я вижу, как понимание чего-то обрушивается на нее, как ледяной душ. Она словно парализована ужасом.

— В чем дело?

Она поворачивается ко мне спиной. Когда заговаривает, голос ее дрожит, она не может заставить себя посмотреть на меня.

— Джин, — произносит она, — иди к мониторам. Посмотри, что там происходит.

— Что ты собираешься делать?

— Останусь тут, — странным тоном отвечает она.

Я иду к мониторам, мне и самому интересно, что сейчас творится в Институте. Поначалу я не вижу никакого движения. Все погружено в темноту, все спят. Но тут замечаю монитор в самом углу. Физкультурник извивается на полу фойе. Его рот растянут, как будто он беззвучно зевает. Только я знаю, что на самом деле он не зевает, и далеко не беззвучно. Он кричит так, что ужас пробирает до костей. На мониторе, показывающем главный зал, гости, все еще свисающие с люстры, начинают шевелиться. Люстра дрожит от этого движения. На других мониторах те, кто заснул на вентиляционных трубах в коридорах, тоже просыпаются, открывают глаза.

— Мне надо бежать, — кричу я Пепельному Июню, разворачиваясь, чтобы выбежать из зала.

Но ее уже нет.

Я не знаю, как понимать ее неожиданное исчезновение. Она послушала меня, пытаюсь я себя убедить, но почему-то не получается. Тут происходит что-то совсем другое.

Коридор, ведущий к центру управления, пуст.

— Пепельный Июнь! — кричу я во всю силу легких, не думая уже о том, слышит ли меня кто-нибудь. Но мне отвечает только эхо.

Нельзя терять ни секунды. Я бегу по коридору, сворачиваю в другой. После яркого света в центре управления тьма здесь кажется непроглядной. Если мне удастся добраться до Физкультурника раньше остальных, я смогу избавиться от него. Вынести наружу. Это заставит его умолкнуть и даст мне время до заката.

Неожиданно я понимаю, что Пепельный Июнь пошла именно туда. В фойе, чтобы заставить Физкультурника замолчать. Она знает, что я бы никогда ей этого не позволил.

Злость и сумасшедшая нежность придают мне сил, когда я бегу по второму коридору и вылетаю на лестницу. Я смотрю вниз, в темный колодец, и слышу вопли и крики. Грохот ботинок, шлепанье босых ног, хлопанье дверей. Звуки доносятся до меня спутанными, смешанными с эхом.

Слишком поздно.

Они знают. Они все уже знают.

Затем, со звуком, напоминающим пушечный выстрел, распахиваются двери несколькими пролетами ниже. Бешеный топот множества ног, скрежет длинных ногтей по металлу перил. Шум поднимается. Ко мне. Ко мне несется шипение множества голосов. Воздух в лестничном колодце сотрясает животный вопль. Они почуяли мой след. Они идут ко мне.

Я разворачиваюсь и бегу. Туда, откуда пришел, в центр управления. Они бегут за мной, ярость делает их быстрее, вскрики эхом отдаются от стен. Мне надо пробежать всего два коридора. Всего два.

Я как раз заворачиваю за угол, когда с грохотом открывается дверь на лестницу. Быстрее, быстрее…

Моя рука уже на ручке двери центра управления. Я поворачиваю ее. Пальцы скользят, ладони слишком вспотели, чтобы как следует ухватиться. Я берусь за ручку обеими руками и сжимаю, как в тисках. Дверь открывается, и я запрыгиваю внутрь, пинком закрывая ее за собой.

Дверь захлопывается. Спустя секунду раздается чудовищный грохот удара снаружи. Я прыжком возвращаюсь к дверной ручке и нажимаю кнопку замка. Через мгновение кто-то снаружи пытается открыть дверь. Ручка не поворачивается, и я слышу чудовищный вой. Потом еще один удар. Они пытаются вышибить дверь своими телами.

Я отбегаю в дальний конец центра управления. Дверь вряд ли продержится долго. Может быть, дюжину ударов, но не больше. И они хлынут в дверь волной белоснежной кожи, блестящих клыков и вытаращенных глаз, горящих безумной жаждой. Они будут готовы пережить и солнечные ожоги, и временную слепоту ради хотя бы одной капли крови гепера.

Мониторы, которые только что показывали пустые коридоры, сейчас кишат движущимися телами. На каждом из них несутся толпы с горящими глазами, в пижамах и ночных рубашках. Они все знают, что я наверху, в центре управления.

Еще один удар. Теперь сильнее: тел стало больше. За дверью слышится царапанье, завывания, вскрики. Тяжелое дыхание, фырканье.

Я хватаю стальной офисный стул и швыряю его в окно. Он отскакивает, не оставив и царапины, как шарик для пинг-понга. Я оборачиваюсь, ищу другой выход. Его нет.

Все мониторы теперь переполнены энергией проснувшегося тысячеголового зверя. На них молниеносно, так, что я не в состоянии их как следует рассмотреть, проносится множество силуэтов. Но изображение на одном из мониторов — справа, в третьем ряду — отличается от остальных. Что-то на нем привлекает мое внимание. Одинокая фигура просто стоит и, слегка наклонившись, пишет.

Это Пепельный Июнь. Я тут же чувствую облегчение и странную гордость за нее — она сумела сбежать. Судя по висящим позади сковородкам и кастрюлям, она на кухне. Затем я вижу, как она поднимает голову, будто услышав что-то. Я тоже это слышу: леденящий кровь вопль, от которого, кажется, дрожат стены. Пепельный Июнь на мгновение задумывается, потом продолжает писать. Затем вновь останавливается, поднимает голову, рот у нее полуоткрыт.

Ее посетила какая-то идея.

Она вновь склоняется над листочком и лихорадочно пишет, так, что я не в силах проследить глазами движения ее руки.

Крики и стоны сотрясают все здание.

Пепельный Июнь останавливается, на лице у нее написана нерешительность. Она встряхивает головой, рассерженно отбрасывает ручку и поспешно складывает листок. Затем подбегает к дверце в стене — печке? — открывает ее, кладет туда листок, нажимает большую кнопку. Кнопка вспыхивает, освещая ее лицо. По щекам у нее льются слезы. Она поднимает глаза, и лицо ее искажается ужасом. Она слышит это. Слышит эти крики жажды, несущиеся ко мне.

Еще один удар. Громче предыдущих, петля наверху перекашивается и торчит, как прорвавшая кожу сломанная кость. Дверь вряд ли выдержит еще больше пары ударов.