Книга Правила боя. Исток - Анна Московкина

Под мое упрямое ворчание (а на ком еще срывать злость прикажете?) мы дошли до дома. Хотя «дошли» — сильно сказано, скорее, я волочила на себе тело, а тело, насколько могло, пыталось облегчить мою участь. Всю дорогу я жалела, что не привлекла к сей почетной обязанности дворянина или менестреля, последний наверняка бы с радостью согласился, это ведь еще одна тема для баллады. Хотя, может, ему и первых Двух хватит…

Когда отругиваться стало безопасно (вдруг брошу посреди пути?) и мы успешно оказались дома, колдун не выдержал:

— Перестань меня пилить!

— Ага, сейчас! Размечтался! Я только начала.

— Айрин!

— Что? — Я укрыла это горе одеялом и затопила печь. Дом за ночь не столько промерз, сколько отсырел. Последние запасы вина пошли на благо страждущего.

— Извини, но если бы я сказал тебе, что собираюсь делать, ты бы приняла посильное участие!

— И что?

— А твое участие было совсем некстати.

— Почему? — Я как раз раздумывала — обидеться мне сейчас или все выведать и только тогда обижаться.

— Ты все превращаешь в балаган с толпой зрителей. А нужно было действовать тихо, незаметно. — В отместку я смачно пересказала прошедшую ночь.

Майорин, кажется, еще больше побледнел.

— Какое счастье, что я этого не видел.

— Зато услышишь. Валья обещал балладу написать.

— Вот этого я и боюсь. Почему нельзя все делать по-людски?

— Ну конечно! — Я все-таки взорвалась. — Я и так выслушала два варианта событий, в обоих ты, кстати, сладко коротал ночку в нежных женских объятиях, а я — злая дура — хотела этому помешать.

Колдун хрипло рассмеялся из-под одеяла.

— Мне просто обидно, Майорин.

— Сядь. — Рука хлопнула по матрасу, будто я кошка.

— Обидно, что тебя считают таким бабником, а меня такой дурой.

— Сядь. — Я села на самый краешек, держа на вооружении кружку с молочным отваром хвоща. Сама знаю, что гадость, но при простуде самое то. — Ты ревнуешь?

Он уставился на меня своими светлыми глазами, кошмар какой.

— Я ревную, ага, разбежался лбом об стену.

— Самой не смешно?

— Искать твой труп ночью? Не очень. На. Выпей.

Колдун отпил и выпучил глаза.

— Гадость какая!

— Сам же научил!

— Я?!

— А кто?

— Может, Ильма? — В голосе проскользнули и мольба и надежда.

— Нет, мама учила меня только хорошему.

— Ну конечно! А доканывать больных?

— Ты меня полтора года доканываешь, я же терплю. — По полу дуло, и я забралась на одеяло с ногами, сапоги сиротливо стояли на пороге комнаты. — Надо дров подкинуть.

Идти к печке было лень. Я доползла до сапог, кинула в зев печки несколько поленьев. Огонь тут же жадно обвил их со всех сторон. Мне захотелось побыть поленом, спрятаться в чьем-нибудь огне, согреваясь и сгорая одновременно. Отдавая всю сущность на потребу этому пламени. Каждый вздох, каждое движение — все ради этого огня. Такого быстрого и такого вечного. Потухающего и разгорающегося вновь…

— Айрин! Ты куда пропала?

Я оторвалась от танцующих язычков в топке.

— Сейчас.

— У нас есть еще одеяло?

Только мое, больше нет… Но я принесла ему свое и укрыла. Колдуна колотило, жар все набирал силы. А зелье подействует далеко не сразу.

— Холодно?

— Да так, морозит чуть. — Улыбка вышла несколько деревянная и клацающая. Не дай боги волка с такой в лесу встретить, кондрашка сразу хватит, и гоняться не надо.

— Чуть? Посидеть с тобой?

— Посиди. — Я устроилась у него в ногах, облокотившись на стену. — Ты спишь совсем.

— Нет.

— Спишь.

— И что?

— Иди, ляг, раз устала.

«Хорошо тебе добродетельствовать, одеяло-то ты у меня забрал», — про себя съязвила я. Но вслух проворчала:

— Я не устала.

— Ах, ну да, конечно.

Спор кто упрямей, похоже, решился в мою пользу. Почему только мне от этого не лучше?

Проснулась я уже вечером. От надсадного кашля. Я открыла глаза, сумерки сгущались, и в окно бил чуть сероватый свет. Колдун спал, отвернувшись к стене. Моя спина разнылась ничем не хуже чем у радикулитных бабок, посещавших меня по сто раз на дню. Надеюсь, Жарка передала в храм сообщение, что я заболела, и надеюсь, матери-настоятельнице. Правда, с утра убийца с истовой искренностью обещала меня подменить. Я представила себе плакат: «Мертвые не болеют». Вполне в ее духе. Пусть меня сразу уволят, все лучше, чем так. Плюнув на приличия, да и поздно уже — и так вся девичья честь по Велмании растеряна, я растянулась рядом с колдуном. Грел он не хуже печки, правда, в отличие от нее, трясся.

Ночь вышла беспокойная и очень длинная. Разбушевавшийся ветер метал в закрытые ставни плети дождя и пытался сорвать крышу, приглушенно (поглубже забившись от непогоды в конуру) подвывали собаки без особого энтузиазма и старания. А колдун кашлял надсадно и жутко, моя больная фантазия уже мысленно приготовила тазик для легких. На кашель отвечали соседские шавки уже с большим ажиотажем, нежели выли. Мне оставалось только повыть за компанию.

— Ты же не болеешь? — Я сунула ему кружку, колдун постучал зубами по глиняному краю, грозя откусить кусочек. Надо будет в следующий раз в медной заварить, где-то у нас была одна с помятым бочком, я упорно таскала ее с собой на тракт, считая счастливой.

— Редко. Тем более парализатор убивает иммунную систему.

— Что?

— Парализатор.

— Убивает что?

— А… иммунная система это та штука, что не дает болеть.

— То есть яд эту штуку прибил, и теперь ты будешь все время так умирать?

— Нет, она восстановится.

— Уф, я уж думала, мне всю жизнь придется с болезным возиться.

— Боги! Не надо! — жалобно попросил колдун.

— Убийцы, химеры… — вернулась я к больной теме. — Что происходит, Майорин? За нами идет охота?

— Видимо, идет. — Мужчина прикрыл глаза. — Не думал, что тебя найдут так скоро. Плохая была идея жить в Вирице.

— Почему? — удивилась я.

— Мы здесь слишком подолгу находимся — легко найти.

— Но мы же убили того мага!

— Значит, он был не один. Расслабились мы, я — глупец, Айрин. Прости. Я надеялся выкроить время, дать тебе пару лет, чтобы ты привыкла к мысли, что ты исток.

— Я привыкла!