Книга Государственный киллер - Михаил Серегин

Правда, рядовым он никогда не смог бы стать, а законопослушности его хватило на один день. Дальше все покатилось так, как предначертывала неумолимая судьба и его, Влада, собственные навыки и инстинкты.

Это были навыки и инстинкты элитарного, высококлассного, всесторонне, в том числе и на морально-этическом уровне, подготовленного киллера. Он не считал себя убийцей, слепым и жестоким орудием мести в руках других, несравненно более могущественных, личностей. Скорее он определял свою миссию в мире как миссию чистильщика – миссию неприятную, горькую и кровавую, от которой он все время сознательно уклонялся, но что-то снова и снова возвращало его на путь, определенный еще его учителями в «Капелле» – полковником Платоновым и профессором Климовским.

О последнем Влад вспоминал часто, хотя чаще использовал навыки, заложенные именно Платоновым. Он вспоминал, как на занятиях по этике и философии, проводимых с таким блеском, каким отличались немногие в тогдашнем СССР, да и во всем мире, профессор Климовский начисто забывал говорить о Марксе, Фейербахе, Ленине, наконец.

На первом плане у Михаила Иосифовича всегда были гении иррационализма – Фридрих Ницше, Артур Шопенгауэр, отец экзистенциализма Кьеркегор, знаменитые психологи Ясперс и Юнг. В донельзя переиначенном виде, однобоко выпячивающем человеконенавистническую сторону творчества этих философов, Климовский полагал, что именно они дают наиболее правильно и полно понять мир и научиться по-настоящему любить и ненавидеть.

Свиридов до сих пор прекрасно помнил учение Чезаре Ломброзо, родоначальника антропологической криминологии, которому с легкой руки профессора Климовского приписывали взгляд на человека как на носителя так называемых злокачественных антропологических стигматов. Это означало, что несчастным курсантам, в число которых входили и Свиридов, и его веселый друг Фокин, будущим элитным киллерам ГРУ, преподнесли человека как итог противоестественной и жуткой мутации обыкновенного орангутанга, а не как венец эволюции, разворачивающейся по дарвиновской рецептуре.

Как нелепое уродство.

Без сомнения, очень удачно сюда же вклинили и старика Фрейда. Все это – на правах эзотерической доктрины, неизвестной тупому марксистско-ленинистскому быдлу. Под этим туманным наименованием выводился, естественно, замечательный и просвещенный советский народ.

Разумеется, многим не удавалось усвоить эту сложнейшую и противоречивую информацию, хотя средний индекс интеллекта курсанта «Капеллы» был минимум в полтора раза выше среднего по высшей школе ГРУ, от которой и отпочковалась эта спецгруппа. И тогда на помощь приходили психостимуляторы, верно закладывающие если не непосредственно в память, так в подсознание пренебрежение к человеческой жизни – чужой и собственной, – липкое, безвылазное, граничащее почти что с ненавистью.

Как легко убивать, когда ты знаешь, что этот венец природы, на деле являющийся лишь жалкой похотливой выродившейся обезьяной, имеет права на жизнь не больше, чем иной шальной таракан, нанюхавшийся инсектицидного средства.

Непререкаемая истина в последней инстанции.

Это проскальзывало в мозгу Свиридова все реже и реже, по мере того как все дальше в прошлое уходила «Капелла» с ее жестокими апостолами – блестящим практиком полковником Платоновым и философом и мыслителем профессором Климовским. Но всякий раз, когда воспоминание приходило, оно наполняло Влада холодной яростью и какой-то неловкой и чужеродной робостью одновременно.

Поэтому он предпочитал даже наедине с самим собой не вспоминать о прошлом и не применять его уроки для решения насущных своих проблем.

Но что делать, если этих проблем слишком много? Нет, Влад не искал приключений сознательно, так, как это было раньше. Он уклонялся от них – ведь того, что он прошел на своем веку, хватило бы на десять бойцов спецназа и на сто каких-нибудь «Одиссей капитана Свиридова».

Но если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету.

– Ты в самом деле очень опасный, – в который раз повторила девушка, – я, наверно, никогда не забуду, как вы с Афанасием… тогда, на монастырском дворе, вытащили этот брезентовый тюк с четырьмя маметкуловскими громилами. Я всегда панически боялась их, но в тот момент мне стало даже жаль, что их вот так, как неодушевленные предметы… Мне тогда стало страшно.

– Страшно, когда смерть человека превращается в простую и неприятную рутину, – сказал Влад. – Как это иногда бывает для меня. Ладно… когда придет твой капитан Григорьев?

– Когда я звонила ему по телефону, он обещал вырваться на обед, – ответила Инна. – Это примерно в час дня, максимум в половине второго.

– А сейчас полдень. Давай-ка одеваться, брат Инка, а то я не думаю, что твой Дима будет очень обрадован, когда увидит такую унылую мизансцену.

Глава 8Новая сказка о попе и работнике его Балде

– Я требую составить актерский дуэт Свиридов – Фокин! – орал отец Велимир, не замечая, как темнеет от бешенства лицо сидящего неподалеку Маметкулова. – Ты же говорил, Сергей Иванович, что он далеко не уйдет.

– На данном этапе мы можем обойтись без Свиридова, – сказал Никольский, нервно барабаня пальцами по столу. – Надеюсь, вы понимаете, Афанасий Сергеевич, что только при соблюдении всех наших требований вы можете рассчитывать на смерть от старости?

– Звучит заманчиво, – сказал Фокин. – Только я до конца и не понял, чего вам от меня надо.

– Я ведь уже объяснял, – терпеливо произнес Никольский, – что наша фирма, головной офис которой находится, как это ни странно для стороннего человека, в этом монастыре, сотрудничает с шведскими производителями развлекательного видео. Большие деньги, большие перспективы. Да вот, если хотите, образец работы видеостудии при нашей фирме.

Он протянул Фокину кассету, и тот брезгливо принял ее двумя пальцами, но взглянул с явным и нескрываемым любопытством.

На ярко оформленной лицевой стороне подкассетника была изображена скудно экипированная красивая девушка в традиционном русском кокошнике и с косой, но в остальном определенно испытывающая, как уже упоминалось, проблемы с количеством одежды. Девушка мило улыбалась и держала в одной руке бутылку водки «Столичная», а в другой матрешку с ярко выписанными фрагментами женской анатомии на ее деревянном тельце. Внизу была косая надпись разноцветными буквами в лубочном стиле: «Girls of cherry trees», а еще ниже скромная подпись – «by Anton P. Tchekhoff». Ниже лейбл шведского порноконцерна «Private» и под ним мелкими буквами имя производителя этого шедевра, очевидно, по мотивам «Вишневого сада» Чехова: SIN Russian Exotic Studio.

– Замечательная вещь, – сказал Никольский. – Бедный Антон Павлович наверняка не подозревал, что в его знаменитой пьесе скрывается такой мощный сексуальный потенциал. Правда, нам пришлось ее существенно осовременить и переложить на уровень восприятия этих скандинавских и западноевропейских дегенератов. Например, Лопахин изображен типичным «новым русским», а Епиходов, это который носит забавное прозвище «тридцать три несчастья»… так он ходит в трико, как у Никулина в «Кавказской пленнице», в шапке-ушанке и постоянно пьет водку. Помимо своих основных функций, которых требуют законы жанра. А, ну да… Раневская – двоюродная племянница своего жадного и злобного дяди Березовского Бориса Абрамовича.