Книга Бумажные города - Джон Майкл Грин

3 ур. Час пятый

Ладно, может быть, мы все же не так-то уж и хорошо запаслись. Выясняется, что мы с Беном в спешке сделали ошибки средней ужасности (хотя и не смертельные). Радар впереди один, мы с Беном — на следующем ряду, разбираем пакеты и передаем все Лэйси, которая сидит сзади. Она раскладывает все по кучкам согласно странному принципу инвентаризации, который понятен только ей.

— Почему у тебя средства от простуды и от сонливости лежат в разных кучках? — спрашиваю я. — Разве все медицинские препараты не должны быть вместе?

— Кью, милый мой. Ты — мальчик. Ты в этом ничего не понимаешь. Таблетки от сна лежат с шоколадом и «Маунтин дью», потому что в них содержится кофеин, и они не дают заснуть. А лекарство от простуды с вяленым мясом, потому что, когда его поешь, наваливается усталость.

— Потрясающе, — говорю я.

Когда продукты у меня в пакете заканчиваются, Лэйси спрашивает:

— Кью, а где еда, которая… ну, ты знаешь… полезна?

— Что?

Лэйси достает копию моего списка покупок и зачитывает:

— Бананы. Яблоки. Сушеная клюква. Изюм.

— Ой, — говорю я. — Точно. Значит, четвертая группа, про которую я сначала забыл — не крекеры.

— Кью! — Она в ярости. — Я такое есть не могу!

Бен кладет руку ей на локоть:

— Бабушкино-то печенье можешь. Оно не вредное. Его же бабуля испекла. Бабуля тебе плохого не пожелает.

Лэйси сдувает прядь волос с лица. Похоже, она искренне недовольна.

— К тому же, — добавляю я, — есть питательные батончики. Там витамины!

— Ага, витамины и грамм тридцать жира, — возражает она.

До нас доносится голос Радара:

— Ну-ка не критикуй ГоуФаст! Ты что, хочешь, чтобы я остановил машину?

— Когда я съедаю ГоуФаст, я понимаю, почему комарам в кайф пить кровь, — говорит Бен.

Я разворачиваю гадковатый на вид батончик со злаками и подношу его ко рту Лэйси.

— Ты только понюхай, — говорю я. — Вдохни аромат вкуснейших витаминов.

— Я из-за вас разжирею.

— А еще прыщами покроешься, — добавляет Бен. — Про прыщи не забывай.

Лэйси берет у меня батончик и неохотно откусывает. Ей приходится закрыть глаза, чтобы скрыть сходное с оргазмом удовольствие, знакомое всем, кто сидит на диете из ГоуФаста.

— Боже мой. Это же вкус надежды.

Наконец мы переходим к последнему пакету. Там две большие майки, которые невероятно радуют Бена с Радаром — ведь это означает, что они теперь будут «пацанами в майках поверх дурацких мантий», а не просто «пацанами в дурацких мантиях».

Но когда Бен их разворачивает, всплывают две небольшие проблемы. Во-первых, оказывается, что футболка размера L на заправке в Джорджии — это не то же самое, что футболка размера L, скажем, в Олд Нейви. Майка с этой заправки просто великанская, это скорее мешок для мусора, чем майка. Она поменьше, чем мантии, но не намного. Но этот недостаток уходит на второй план по сравнению со вторым, который заключается в том, что на обеих напечатан флаг Конфедеративных Штатов Америки с надписью, гласящей: «НЕ ОТРЕКАЙСЯ, А НАСЛЕДУЙ».

— Не может быть, — говорит Радар, когда я показываю ему, над чем мы ржем. — Бен Старлинг, мало того, что ты дружишь со мной, только чтобы показать всем, что ты не расист, так ты мне еще и расистскую майку купил!

— Старик, я схватил первое, что под руку подвернулось.

— Ты меня больше стариком не называй, — отвечает Радар, но сам трясется от хохота.

Я отдаю ему майку, и он натягивает ее, зажав руль коленями.

— Надеюсь, меня остановят, — говорит он. — Очень хочу посмотреть на лицо копа, когда он увидит черного в майке с флагом конфедерации, под которой — черное платье.

3 ур. Час шестой

По неизвестной причине всем и каждому потребовалось выехать в пятницу вечером на участок трассы 1-65 к югу от Флоренции, штат Южная Каролина. Мы застреваем в пробке, которая тянется несколько миль, и даже несмотря на отчаянное стремление Радара превысить скорость, быстрее тридцати миль в час двигаться не получается. Я сижу с ним впереди, и, чтобы не нервничать, мы играем в игру, которую только что придумали и которая называется «Вон тот мужик — жиголо». Суть игры в том, что мы выдумываем, как живут люди, застрявшие вместе с нами в пробке.

Вот мы проезжаем мимо латиноамериканки в старенькой, побитой тойоте «Королла». Я смотрю на нее в сгущающихся сумерках.

— Она бросила семью и перебралась сюда, — строю я свои предположения. — Незаконная иммиграция. В третий вторник каждого месяца отсылает деньги родне. У нее двое маленьких детишек — муж тоже мигрант. Он сейчас в Огайо, дома проводит только три-четыре месяца в году, но они все равно еще очень хорошо друг с другом ладят.

Радар наклоняется ко мне и смотрит на нее где-то полсекунды:

— Господи, Кью, все отнюдь не столь драматично. Она работает секретаршей в юридической фирме — посмотри, как одета. Она и сама уже почти пять лет проучилась и скоро получит диплом и станет адвокатом. А детей у нее нет, мужа тоже. Но парень имеется. Он человек непостоянный. Боится привязанностей и обязательств. Он белый и против расового смешения.

— У нее кольцо, — отмечаю я.

В защиту Радара должен сказать, что я разглядывал женщину дольше. Ее машина справа, я смотрю на нее сверху вниз. Стекла у нее тонированные, но мне все равно видно. Я замечаю, что она поет и не моргая смотрит на дорогу. Тут так много народа. Все время забываешь, что мир полон людей, просто битком набит и вот-вот лопнет; так легко составить представление о каждом человеке, но оно постоянно оказывается неверным. У меня появляется ощущение, что эта мысль очень важная, из тех, что переваривать надо долго и постепенно, как питоны переваривают пищу, но далеко в этом продвинуться я не успеваю, потому что меня отвлекает Радар.

— Она его просто так носит, чтобы отвадить извращенцев вроде тебя, — объясняет он.

— Возможно. — Я улыбаюсь, беру с колен оставшуюся половинку батончика и кусаю.

На какое-то время снова наступает тишина, и я размышляю о том, что в человеке можно увидеть или не увидеть, о тонированных стеклах, отделяющих меня от этой женщины, которая еще едет вровень с нами, мы оба сидим в машинах, в которых столько стекол и зеркал. Поток машин медленно ползет. Когда Радар снова начинает говорить, становится ясно, что и он тоже думал об этом.

— Насчет «жиголо», — начинает он. — Ну, это вроде бы игра, а с другой стороны, получается, что человек, который строит предположения о жизни другого, раскрывается больше, чем тот, про которого эти предположения строят.

— Да, — соглашаюсь я. — Я как раз об этом же размышлял.