Книга Ячейка 21 - Берге Хелльстрем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гренс знал больше, чем хотелось ему самому.
И теперь он все же должен ее допросить.
А она скажет ему именно то, что он не хочет слышать. Так что он выслушает и тут же забудет, а ее попросит собрать манатки и отправиться домой.
Ради Лены. Не ради тебя. Ради нее.
Гренс встал и пошел через коридор, к лифтам, а оттуда в КПЗ к начальнику охраны.
Он подождал, а потом они вместе отправились в камеру, где уже полтора часа сидела Алена Слюсарева. Охранник, как обычно, сперва заглянул в четырехугольный глазок посреди двери. Она сидела там. На узких нарах, наклонившись вперед и склонив голову до колен. Темные волосы закрывали лицо.
Охранник открыл дверь, и Гренс зашел в серую неуютную комнату. Она подняла заплаканные глаза. Он кивнул ей:
– Ты, конечно, говоришь по-шведски?
– Немного.
– Отлично. Я должен тебя допросить. Мы присядем оба тут на нары, но между нами будет диктофон. Понимаешь?
– Зачем?
Алена Слюсарева вся сжалась. Так она делала, когда клиент входил в нее слишком сильно и у нее начинал ныть низ живота. Тогда ей казалось, что так ее никто не видит.
Допрос ведет Эверт Гренс (Э. Г.): Ты меня помнишь?
Алена Слюсарева (А. С.): Там, в квартире. Ты полицейский, который двинул дубинкой ему в живот. Диме Шмаровозу. Он аж повалился.
Э. Г.: Значит, ты это видела. А почему все-таки убежала?
А. С.: Я увидела Бенгта Нордвалля, вот почему. Запаниковала. Хотела просто сбежать.
Он сидел рядом с молодой женщиной из Прибалтики на узких нарах в КПЗ. Спина болела после ночи, проведенной на диванчике в кабинете, ноги просто ныли, как обычно. Без особых причин. Он устал. Он не хотел тут сидеть и закапывать в дерьмо единственную зацепку в этом деле. Не говоря уже о собственной гордости и самоуважении. Он ненавидел ложь, которая легла на него тяжким грузом, но он будет лгать и дальше – у него нет другого выхода.
А. С.: Мне сказали. Что Лидия умерла.
Э. Г.: Да. Это так.
А. С.: Теперь я знаю.
Э. Г.: Сначала она застрелила ни в чем не повинного полицейского. А потом свела счеты с жизнью с помощью того же пистолета. Один выстрел в голову из девятимиллиметрового пистолета Макарова. И я бы очень хотел узнать, каким образом он к ней попал.
А. С.: Она умерла. Она умерла! Теперь я знаю.
Она надеялась. Так всегда надеются: раз я не знаю, значит, этого не было.
И вот теперь она плакала.
Она перекрестилась трясущейся рукой и зарыдала так, как рыдает тот, кто только что понял, что человека, по которому он будет тосковать, больше нет.
Эверт Гренс ждал, когда она наплачется всласть. Он смотрел на диктофон, в котором медленно крутилась пленка, и молчал, пока она не успокоилась, а потом стал снова задавать вопросы.
Э. Г.: Девятимиллиметровый. Пистолет Макарова.
А. С.: (неразборчиво).
Э. Г.: И взрывчатка.
А. С.: Это я.
Э. Г.: Что «я»?
А. С.: Принесла.
Э. Г.: Откуда?
А. С.: Оттуда же.
Э. Г.: Откуда?
А. С.: С улицы Вёлунда. Подвал там был.
Гренс в сердцах так стукнул по диктофону, что чуть не задел Алену. Как? Как, черт возьми, несчастная испуганная девочка в бегах смогла проскользнуть мимо полицейских, которых он оставил следить за той квартирой? Причем оставил не в засаде, а открыто! Как смогла она пробраться в подвал, а потом скрыться, прихватив с собой достаточно этой дряни, чтобы взорвать к чертям пол огромной больницы?
Она испугалась: он стукнул рукой так же сильно, как обычно. Она прямо вся сжалась. Он тут же попросил прощения и пообещал больше такого себе не позволять.
Э. Г.: Ты, конечно, знала, для чего ей все это нужно.
А. С.: Нет.
Э. Г.: Ты принесла ей оружие и взрывчатку, не спросив зачем?
А. С.: Я не знала ничего. И вопросов не задавала.
Э. Г.: А она сама ничего не говорила?
А. С.: Она понимала, что если бы я знала – я тоже бы была там. С ней.
Эверт Гренс остановил диктофон, вытащил кассету. Ложь. Этот допрос никогда не будет расшифрован и внесен в протоколы. Эта пленка тоже исчезнет точно так же, как вчера исчезла та, другая, на которой было записано их совместное свидетельство.
Он посмотрел на нее. Она отвела взгляд.
– Пора тебе домой.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас.
Алена Слюсарева вскочила, пригладила волосы рукой, несколько раз одернула блузку и быстро сунула ноги в туфельки на высоком каблуке.
Они обещали друг другу, что вместе вернутся домой.
Теперь это невозможно.
Лидия мертва.
Алена отправляется одна-одинешенька.
Гренс вызвал такси, так было лучше. Чем меньше полицейских, замешанных в это дело, тем ему проще. Вместе с Аленой они вышли на улицу. Пожилой мужчина со своей юной спутницей. Пожилой мужчина со своей юной дочерью. И никто не догадывался, что это был полицейский и проститутка, которую он отпускал домой.
Она села на заднее сиденье, и автомобиль сразу же влился в плотный, как всегда по вечерам, поток машин. Северный берег, улица Васы, Королевская миля, площадь Стюре, а потом через улицу Вальгаллы и остров Страдальцев вниз, в гавань. Она сюда никогда не вернется. Она вообще больше не покинет Литву. Это она знала точно. Хватит. Попутешествовала.
Гренс расплатился с таксистом и отправился к терминалу для отъезжающих. Следующий паром отправлялся из Стокгольма меньше чем через два часа. Он купил билет и протянул его ей. Она вцепилась в него мертвой хваткой, такое впечатление, что она не выпустит его из пальцев, пока не сойдет на берег в родной Клайпеде.
Это сложно себе представить. Она покинула тот город, когда ей было всего семнадцать. Она не слишком долго раздумывала, когда двое мужчин предложили ей работу, хорошую зарплату и оплаченный билет. Город, из которого она тогда уехала, был нищим, неблагополучным, и изменений к лучшему не предвиделось. Она должна была отсутствовать несколько месяцев. А потом вернуться. Но Яношу она ничего не сказала. И до сих пор не знала почему.
Она тогда была другим человеком.
Всего три года назад, но то было другое время, другая жизнь.
А теперь она чувствовала себя намного старше своих ровесниц.
Искал ли он ее? Расспрашивал о ней? Он так и стоял у нее перед глазами, Янош, это воспоминание им не удалось у нее отнять. Они трахали ее, плевали в лицо, но самое дорогое ей удалось уберечь. Где он сейчас, Янош? Жив ли он? Как выглядит?