Книга Белая акула - Питер Бенчли

– Заходил Нейт Грин, – сообщил Рей. – Искал тебя.

– Еще бы, – улыбнулся Пакетт. – И что ты ему сказал?

– Что не видел тебя.

– Ну и держись на этом, идет?

«К черту Нейта Грина, – подумал Пакетт. – Есть рыба покрупнее, чем уотерборская „Кроникл“, намного покрупнее».

– Конечно, Ржавый, – согласился Рей. – Не мое собачье дело.

Пакетт допил вторую порцию. Теперь он в самом деле чувствовал себя отлично. Даже Рей относился к нему с уважением.

С улицы вошел незнакомец, сел у дальнего конца стойки и заказал стакан вина. Когда Рей наливал ему, тот спросил:

– Не знаете ли вы человека по имени Пакетт? Мистера Ржавого Пакетта?

Пакетт замер, притворно сосредоточившись на доске с меню, висевшей над стойкой.

– Угу, – ответил Рей, не глядя в сторону Пакетта. Он поставил бутылку в холодильный шкаф и опять стал нарезать лаймы.

– Вы его видели?

Пакетт отметил в голосе посетителя акцент – не другого штата, иностранный, похожий на какой-то европейский.

– Возможно, – согласился Рей. – У вас с ним общие дела?

Пакетт разжевал кубик льда и автоматически начал копаться в собственном мозгу, чтобы выявить потенциальную угрозу. Денег он никому не должен, чужие ловушки на омаров в последнее время не прикарманивал, чужие поплавки не срезал, в чужие лодки не врезался, в чужие машины своим грузовиком – тоже... Во всяком случае, насколько Ржавый помнил. Тогда он обратился к возможным хорошим новостям. Может, парень – из большого журнала или из этих документально-драматических шоу и хочет заключить сделку.

Прикинув все вероятные последствия, он ощутил себя в достаточной безопасности, повернулся и произнес:

– Я Пакетт. А вы кто?

– А-а. – Незнакомец улыбнулся, поднялся с табурета, держа свой стакан с вином, и сказал, когда проходил мимо бармена: – Вы весьма осторожны.

Пакетт смотрел, как человек приближается к нему. Тот был высок, на пару дюймов выше шести футов, широкоплеч, с узкими бедрами, ухоженный и вполне независимый на вид. Пакетт решил, что парню под пятьдесят: некогда светлые волосы отмечены легкой сединой, зачесаны назад. Одет в серый костюм, белую сорочку и темный галстук. Кожа – бледная, но не болезненно бледная, а оттого, что не знает солнечных лучей... Пакетт заключил: похож на предпринимателя.

– Я не могу составить вам компанию? – поинтересовался незнакомец.

Пакетт указал на табуретку рядом с собой и подумал:

«Европеец, точно». «Вам» прозвучало как «фам». Немец, или голландец, или из какой-то из тех гребаных стран, которые там все разваливаются.

– Один господин на улице хотел бы поговорить с вами, – произнес незнакомец.

– О чем?

– Он слышал о вас... О том, что вы рассказывали. Пакетт помолчал, потом ответил:

– Хорошо, ведите его.

– Боюсь, это невозможно.

– Почему? – засмеялся Пакетт. – Слишком велик, в дверь не пролезет?

– Что-то вроде этого.

«Фроде»... Что-то «фроде». Немец. Должен быть немцем.

– Эй, Рей, – спросил Пакетт, – ты не запрещал вход толстякам, а?

Рей не засмеялся.

– Не могли бы вы выйти со мной? – повторил незнакомец. – Думаю, вам стоит выйти.

– Что значит – «стоит»?

– С финансовой точки зрения.

– Черт, что же вы сразу не сказали? – Пакетт встал. – Рей, постереги мое место. Если через десять минут не вернусь, звони девять-один-один.

На противоположной стороне улицы стоял черный микроавтобус с тонированными стеклами, так что разглядеть пассажиров было невозможно. Нью-йоркские номерные знаки, как заметил Пакетт, принадлежали водителю-инвалиду.

– Что за хреновина? – удивился он. – «Скорая»? Спутник толкнул в сторону одну из боковых дверных панелей и жестом пригласил Пакетта.

Пакетт наклонился и заглянул внутрь. Там оказалось темно и, насколько он мог различить, пусто. Без всякого явного повода Ржавый ощутил холодок страха.

– Не пойдет, – уперся он.

– Господин Пакетт...

– Слушай, Ганс, я не знаю, кто там, не знаю тебя, не знаю ничего. Зато я знаю, что туда не собираюсь. Пусть он сам выйдет.

– Я же сказал вам...

– Мне плевать. Хочешь говорить о деле, давай говорить на свежем воздухе. Конец связи.

– Извините, – вздохнул человек.

– Чего уж там...

Пакетт не заметил движения рук сопровождающего, но внезапно его обхватили, ноги оторвались от земли, и он почувствовал, что летит в темное нутро машины. Он ударился о ковровое покрытие пола и лежал, потрясенный, слушая, как закрывается дверь, заводится двигатель, и ощущая, что микроавтобус отъезжает.

39

Чейс вытащил последний лист из аппарата факсимильной связи, быстро прочитал.

– Еще один «оид», – с отвращением сказал он.

– Какой теперь? – спросил Длинный.

– Элазмобранхоид. То есть имеющий черты пластиножаберных рыб. – Чейс бросил бумагу на стол. – Некоторые из этих парней, должно быть, получили ученые степени за умение прикрывать собственную задницу. Они просто гениальны в увязывании предположений, которые отлично звучат и совершенно бессмысленны.

За последние сорок восемь часов Чейс связался по факсу со всеми океанологами, которых знал, разослал фотокопии сделанных «поляроидом» снимков стальных зубов и следов когтей на мертвых животных, описал каждое происшествие, случившееся после обнаружения братьев Беллами, и просил высказать мнения – догадки, умозаключения, что угодно (он обещал не разглашать их) – о том, с каким созданием они имеют дело.

Те несколько человек, что соблаговолили ответить, оказались в своих текстах весьма неопределенны и осторожны. Никто не решился указать какое-то конкретное животное, все страховались, пристегивая к предположениям суффикс «-оид» и ничего не добавив к уже уясненному Чейсом.

– Так что теперь, – продолжал он, – у нас есть «кархариноид» – значит, возможно, какая-то акула; «ихтиоид» – возможно, рыба; «пантероид» – возможно, мореходный лев или тигр; а также «элазмобранхоид». – С минуту он тупо смотрел на кипу факсимильных копий, потом перелистал ее и вытащил одну. – Ты знаешь, что, на мой вкус, содержит хоть какой-то смысл? Вот, от криптозоологов.

– Ребят, которые занимаются морскими чудовищами? – уточнил Длинный. – Но они же...

– Чокнутые. Я знаю. Лжеученые, никто не принимает их всерьез. Но только у них хватило ума использовать тот «оид», который мне годится: «гуманоид».