Книга И весь ее джаз… - Иосиф Гольман

Но, к счастью, все случилось так как случилось.

— Какие вопросы? — спросил меня Береславский, когда я сел в его машину.

— Только один. И довольно выгодный.

Может, я зря сосредоточился на его алчности. Потому что профессор никак не среагировал.

— Хорошо, — зашел я с другого конца. — Сделайте это для Наргиз. Сейчас прошу только о ней.

— Что именно? — наконец он выказал интерес.

— Мы с ней скоро уезжаем. Деньги переведены.

— Знаю, — сказал Береславский, чтоб я быстрей переходил к сути. Я и перешел.

— Если меня грохнут, здесь или по дороге, Наргиз не сможет их получить.

— Почему? Ты не съездил к тому деятелю второй раз?

— Съездил. Документы оформил. Паспорт Наргиз вписал.

— Ну и в чем дело?

— Она выросла в кишлаке. Или в ауле. Она не знает, где Каймановы острова.

— Я тоже не знаю, — парировал Береславский. — У меня всегда было плохо с географией. Зато летчик знает. И кассирша в авиакассе.

— Слушай, партнер! Ну что, мне перед тобой на колени становиться? Хочешь — встану. — Ради Наргиз мне было не западло встать на колени ни перед кем.

— Не хочу, — испугался партнер.

— Я люблю ее, — сказал я. — Никогда никого не любил. Даже, наверное, мать. А ее вот — люблю.

— Так в чем просьба? — Похоже, он наконец понял, что речь вообще не обо мне.

— Если Наргиз останется одна, отвези ее к деньгам сам. Возьми себе часть, какую — тоже реши сам. Только отнесись к ней по-человечески. Не как ко мне.

— Я к тебе не по-человечески отношусь? — не понял он.

— Замнем, — предложил я, чтобы не усложнять. — Ко мне все относятся не по-человечески. Да я, в общем-то, и не человек. — Последнюю фразу я произносить не собирался. Она вырвалась сама. Проклятые Туровы. Проклятые друзья детства. Проклятая жизнь.

— Короче, — прервал мои мысли партнер. — Если тебя убьют, я помогу Наргиз получить деньги, так?

— Так, — облегченно выдохнул я.

— А как я узнаю о ее проблемах?

— У нее есть ваш телефон. Если дадите еще контакты, мне будет спокойнее.

— Хорошо. — Береславский достал визитку и дописал в нее дополнительные телефоны, мейлы и скайп. — Хоть один, но сработает. До меня обязательно дойдет.

— Спасибо, — сказал я. У меня действительно с души гора свалилась. Впервые за долгие годы стало легко.

— Все же тебе лучше выжить, — подумав, сказал партнер. — Вряд ли ты ей миллионы оставишь. Да и не только в деньгах дело. Так что лучше будь рядом. Хотя бы первые несколько лет.

— Я постараюсь, — сказал я. — Девочка вон через полгода родится. Я знаю, что это такое — ни разу не увидеть отца.

— Поздравляю, — после паузы сказал Береславский. — Если воспитаешь человеком — считай, искупил.

— Все искупил? — как дурак, с надеждой спросил я. Все-таки профессор на меня оглупляюще действует.

— Вряд ли все, — вздохнул профессор. — Но тогда твое существование станет осмысленным.

Черт, он нашел точное слово. Не зря профессор. Раньше в моей жизни не было смысла.

Теперь — есть.

По-хорошему, теперь мне не надо ехать по адресу, указанному в булатовском конверте. Потому что это — не главное. Это — из прежней жизни, которая не имела смысла.

Но прежняя жизнь не отпускает мгновенно.

Вот почему я поеду.

Впрочем, это уже никак не касалось Береславского. Он просто вежливо ждал, пока я додумаю свою думу.

Вернувшись домой, отдал драгоценную визитку жене.

Заставил выучить наизусть все многочисленные цифры.

Удивительно, но на это у нее ушло всего несколько минут. Даже испугался — может, она с такой же скоростью их и забудет?

После обеда — овощной суп, тушеное мясо, морс, я никогда так вкусно не ел — заставил ее повторить цифры. Не ошиблась ни разу.

Ближе к вечеру стал собираться.

Зайдя в ванную, проверил оружие и сам себе перевязал руку. Наргиз не должна знать о моем ранении. Она и так слишком много в своей жизни слышала плохих новостей. Там же, в ванной, выпил очередную таблетку ампициллина. Запил из-под крана. Вроде ничего не указывало на воспаление, пуля прошла насквозь. Но береженого бог бережет. Написано: курс пять дней — буду пить пять дней. Глядишь, дочь Наргиз будет знать своего отца.

Жена села в уголок, на табуретку, и исподлобья следила за мной.

Типичная для нее манера поведения.

Типа, ничего не могу поделать, но не одобряю.

Я подошел к ней, поцеловал в макушку. Почему-то мне это чертовски приятно. Не менее приятно, чем в губы. Может, потому что этот поцелуй — точно без секса. Чистая любовь.

Прежних своих баб я никогда не целовал в макушку. Там был чистый секс.

— Я ухожу в одиночку последний раз, — сказал я Наргиз. — Потом мы всегда будем вместе.

— Честно? — спросила она.

— Честно, — ответил я.

— Таблетку не забыл выпить? — сказала уже у дверей жена.

Вот тебе и все мои тайны!

Тяжело что-либо прятать от женщин.

К Полею ехал на моторе. Старался ловить южных. Точно никуда не донесут. Правда, уже в Москве был забавный инцидент. Ловил тачку в сильно безлюдном месте, по ночному времени. Машина — тонированная «шестерка» — тормознула, но я увидел, что на заднем сиденье — еще человек. Причем так пригнулся, чтобы быть минимально заметным.

Я этого не люблю. Жестом показал им ехать дальше.

Тогда водила стал прямо орать, что, мол, раз остановил — садись. Пришлось показать им «тульского Токарева». С глушителем он выглядит еще красивее.

Горцы все поняли правильно. «Шестерка» взвыла мотором и с заносом ушла по шоссе.

Впрочем, нынешний водитель — пожилой небритый грузин — грабить меня явно не собирался. Мужика больше волновало, чтобы я его не ограбил.

Жизнь у него точно несладкая. Вкалывает на чужбине, наверняка содержит семью. Да к тому же лицом отвечает за действия швали, собравшейся в столицу со всего бывшего СССР.

Остановился примерно за километр до назначенного адреса. Теперь уже и не понимаю, как я раньше обходился без навигатора и спутниковых карт.

Поселок охранялся, но — таджиками. Без оружия и запуганными до глубины души.

Я показал им удостоверение, у меня их много, они сами провели на территорию.

Впрочем, дача полеевского донора оказалась совершенно автономной территорией, со своими камерами слежения и охраной.

Под камеры лезть не стал. Ни к чему.