Книга Песни мертвых соловьев - Артем Мичурин

– Будешь отвечать быстро – умрешь быстро. Будешь отвечать медленно – тебе же хуже. Кивни, если понял.

Кроме испепеляющего взгляда добиться от собеседника ничего не удалось. Что ж, лиха беда начало. Я немного повернул клинок, раздвигая ребра. Под намотанной на вражью рожу тряпкой в районе кровавого пятна, обозначающего ротовое отверстие, послышался скрежет.

– Понял?

Не понял. Крепкий или тупой? Сейчас узнаем. Нужно только ввести поглубже и раздвинуть поширше. Вот, пошло дело, затряс башкой, того гляди – отвалится.

– Куда дели пленника?

Увлажнившиеся зенки скосились на левую громадину.

– Рюкзак при нем?

Утвердительный кивок без раздумий.

– Кто такие?

Глаза собеседника округлились, тряпка ввалилась в заглатывающий воздух рот.

– Х… хра-а-а… нители, – просипел он.

– Хранители чего?

– Го-о… рода.

– Какого, на хер, города? Это ж завод.

– Свя-я… щенного го-о… рода.

Неужто про Москву лопочет?

– Сколько вас?

Закрывающая рот тряпица пошла морщинами с краев мокрого пятна.

– На… тебя… хва-а… тит.

Я повернул лезвие кинжала до упора. Едальник не в меру остроумного товарища беззвучно распахнулся, глаза насилу удержались в орбитах.

– Повторяю вопрос – сколько?

Клинок чуть ослабил давление на ребра, позволяя юмористу говорить.

– Тысячи.

– Да ну? Что-то не похоже.

Грудь хранителя задрожала, булькающие звуки вырвались из горла.

– Присоединяйся, – выговорил он, расходуя остатки воздуха в проколотых легких, и умолк, глаза закатились, складки тряпья застыли недвижимые.

Я для верности загнал клинок в сердце вероятного притворщика и сдернул тряпку с его лица. Ебена мать! Вся рожа в шрамах, скула раздроблена, нос сломанный едва к затылку не прилип, ноздри порваны, зубы сточены треугольником, верхняя губа скобами подтянута на манер звериного оскала. Видать, тяжелая у парня жизнь была. Или здесь мода такая? Черт, этот «симпатяга» среди Рваных Ран был бы первым парнем на деревне. Каким же говном башка должна быть забита, чтобы с собой такое сотворить? Хотя… – мой взгляд упал на кисть усопшего, – вырванные ногти – это перебор даже для отпетых фанатиков.

Заинтересовавшись сим феноменом, я обратил взор на второго покойника – та же в общих чертах история, еще и два пальца сломаны. Тут дело определенно не в стремлении к красоте.

Впрочем, углубляться в данную проблему времени у меня не было. Зассыхин рюкзак сам не приползет на спину скучающего в ожидании капитана.

Я вернулся к оставленному арбалету, подобрал его, взвел, вложил болт – удобная штука, пригодится – и, стараясь не попирать ногами заботливо расставленные капканы, направился в сторону означенного милашкой-хранителем ориентира.

Не знаю, что тут раньше производили, но первый пришедший на ум вариант – пироги. Ага, здоровенные – мать их – пироги, с требухой, и чтоб непременно с человечьей. А то и вовсе – целиковыми тушками заправленные. С пылу, с жару, румяненькие, дымятся на жирном противне, а под тестом людишки освежеванные да запеченные калачиком свернулись. Кусаешь такой пирожок, а они хрустят… Эх, давненько мое брюхо путной жратвы не видало. Вон уже и заводские цеха начали слюноотделение вызывать. Но в свое оправдание замечу, что больно уж он, цех этот, громадную печь напоминает, основательную такую, с лежанкой, как полагается. Буровато-серые стены в два яруса с квадратным возвышением-дымоходом по правому краю, черные дыры оконных проемов – снизу широкие, наверху узкие, напоминающие геометрические узоры – натурально адская русская печь. И ведь придется лезть туда.

Еще возле блоков я почуял, как со стороны громадин потянуло свиным дерьмом, а чуть позже донеслось ленивое похрюкивание. Да тут целая ферма, животноводческо-грибное хозяйство, гори оно огнем. Надеюсь – бессознательного Рябу не швырнули в загон вместе с поклажей. Совсем не тянет месить навоз.

Минутное наблюдение за объектом никаких следов жизнедеятельности, кроме свиных, не выявило, и я подошел ближе. Прислушался – братья меньшие по-прежнему сонно хрюкали и шумно выпускали газы. Чем их только кормят? Но среди этих малоаппетитных звуков появились новые – лязг металла и чавканье грязи, а тьма внутри задрожала, разбегаясь тенями от слабого огонька.

Я подкрался вплотную к стене «печи» и осторожно глянул в дверной проем.

Ага, еще один хранитель прямо по курсу. Тряпка на башке, перехваченный ремнем и портупеей черный балахон с полами чуть ниже колена, высокие кожаные сапоги, внушительного размера тесак в ножнах на левом боку, масляная лампа в левой руке и грязная, сводящая на нет всю воинственность бадья в правой.

Какой трудолюбивый народец, не спят, за хозяйство радеют.

Полуночный свинарь водрузил лампу на крюк в опоре загона и занялся наполнением корыт. Закончив сию нехитрую процедуру, он потянулся за своим тусклым светочем и прилип к столбу, получив болт в правое легкое.

– Тс-с-с, – я поднес клинок к горлу «фермера», обезоружил и навалился сзади, не давая соскочить с короткого болта. – Куда уволокли пленника?

Мой новый собеседник издал неразборчивый хрип с тонким попискиванием.

Я, подумав, что речь станет почетче без тряпки вокруг рта, сорвал ее. Вот так раз! Баба! И даже симпатичная, если не считать безобразного шрама, тянущегося от уголка рта к уху, да точечных ожогов, коими были испещрены обращенная ко мне щека и лоб.

– Давай-ка еще разок, красавица. Теперь с выражением.

– Нечестивец! – прошипело милое создание.

– Уже лучше, но есть над чем поработать, – я слегка повис у нее на плече, позволяя болту сделать остальное.

Прекрасная незнакомка скорчилась, хрипя и царапая столб ногтями.

– Т-в-в-в-арь!

– О себе я все знаю, расскажи о пленнике. Куда его дели?

Мои чресла еще чуть расслабились, передавая заботу о сохранении равновесия болту.

Несговорчивая бестия харкнула на столб кровью и принялась биться в попытке восстановить справедливость. Но когда железный штырь рвет твое легкое и ломает ребра, не так-то просто управлять собственным телом. Ее руки бесплодно колотили воздух, а ноги сучили по земле, не в силах удержать давящий на плечи вес.

– Подвал, – наконец выговорила она, улучив момент. – Катакомбы.

– Где вход?

– Та-а-ам, – белокурая голова качнулась мне за левое плечо.

– Спасибо, детка.

Клинок вскрыл мягкое податливое горло. Тело дернулось и повалилось назад, медленно сползая с болта. Я подхватил его и оттащил в сторону, подальше от случайных глаз. Лампадка отправилась прямиком в навозную жижу, где и затухла.