Книга Обмани меня нежно - Наталья Андреева

– Я люблю тебя, – сказал он. Катя его не услышала, он это знал. Он сказал это себе.

Поезд уже ушел, а он по-прежнему стоял на перроне. В душе было пусто. Если бы можно было начать все сначала. Он представил их с Катей знакомство по-другому. Вот она приходит в музей, одна или с группой, неважно. Он рассказывает ей, и только ей про Левитана, который чуть не вызвал на дуэль Чехова, про гениального Федора Васильева, умершего в возрасте двадцати трех лет, про Крамского с Саврасовым, а она как зачарованная слушает. А когда все остальные уходят, остается. И говорит ему:

– Вы так замечательно рассказывали! Как вас зовут?

– Гера. А вас?

– Екатерина. Катя.

– Очень приятно, Катя. Могу я вас пригласить на прогулку по городу, раз уж вам так понравилось? Экскурсия будет только для вас.

– Да. Я согласна.

Через месяц они бы подали заявление в загс, больше бы он ей не дал на раздумье. Влюбил бы в себя ее так, что она перестала бы воспринимать реальность. А сейчас у него руки связаны. Он всю жизнь легко обманывал женщин, но не хотел обманывать Катю. Лучше отпустить.

Все могло быть по-другому.

«Мне надо идти, – спохватился он. – Надо узнать, что выявила проверка. Эксперты работают в музее третий день, и наверняка уже есть результаты».

Занятый своими мыслями, он даже не заметил, как двое «провожатых», услышав сигнал к отправлению поезда, заскочили в вагон. На выходе из здания вокзала его подхватили их питерские коллеги. Он шел, не оборачиваясь, давно привыкший к тому, что его ведут. Катя уехала, вот что было плохо. А все остальное...

Рабочий день уже заканчивался. В музее было тихо, но ему казалось, что все просто попрятались.

– Здравствуйте, Георгий Викторович, – хмуро поздоровался охранник.

Он тут же заподозрил неладное. «Грачи прилетели», – мелькнула мысль. Прилетели и облепили музей, как березу с гроздьями мрачных гнезд. Теперь жди неприятностей.

Так и есть: у дверей хранилища его остановили.

– Сюда нельзя, – предупредил сотрудник милиции, щуплый, но полный значимости парнишка.

– Я здесь работаю. У меня постоянный пропуск.

– Все равно нельзя.

– Черт знает что!

– Вот и я говорю.

Гера обернулся – это сказал директор музея.

– Устроили балаган. Обидели меня, честное слово. – Лицо у директора и в самом деле было как у обиженного ребенка.

– А чем они это объясняют? – осторожно поинтересовался Голицын.

– Якобы один из наших сотрудников – вор. Да я за каждого готов поручиться лично! Идем, Егор, в мой кабинет.

Директор почему-то звал его Егором.

– Наших совсем отстранили? – спросил Голицын, глядя, как Денис Юрьевич достает из сейфа коньяк.

– Да. Давай по рюмочке.

На работу Гера ездил на метро из-за пробок, да и дорогую машину не хотел светить, поэтому от коньяка не отказался. Они выпили. Закусили лимончиком.

– Что-нибудь уже есть? – осторожно поинтересовался Голицын, глядя, как щеки и шея Дениса Юрьевича наливаются краской.

– Ни черта они не нашли! – широко улыбнулся вдруг тот.

– А что именно проверяли?

– Не поверишь: вцепились в Васильева. Две группы экспертов работают. Причем общаться им друг с другом запрещают. Это пока тайна, но... Я сколько лет здесь директором, а?

– Давно.

– То-то. И связей у меня... – Директор чиркнул ребром ладони по горлу и вновь наполнил рюмки. – Давай, Егор, выпьем. Есть повод. Все картины подлинники.

– Как так: подлинники? – голос у него сел.

– Ты не заболел? – заботливо спросил директор. – Смотри, повсюду сквозняки. Черт бы побрал эти кондиционеры! Меня недавно в машине так продуло, что...

Он не слышал, что говорит Денис Юрьевич. Сердце бешено стучало. Это невероятно! Две независимые группы экспертов. Серьезные специалисты. Лучшие в своем деле. Как это возможно: подлинники?

– Все картины подлинники, Егор, – повторил директор. – Конечно, это предварительные результаты, их будут еще проверять и перепроверять. Но я положу конец этому безобразию! – слегка захмелевший начальник погрозил кулаком кому-то невидимому. – Я не позволю подозревать своих сотрудников! Да это же честнейшие, лучшие люди! Энтузиасты! Вот взять тебя. Что, ты бы себе высокооплачиваемую работу не нашел? С двумя-то языками? А ты экскурсии по музею водишь, когда требуется кого-то подменить, не брезгуешь.

– Да, это так, – машинально сказал Гера. Мысли были заняты другим.

– Мама твоя вчера заходила. Давненько ее не видел.

– Мама? – удивился он. – Она мне не сказала, что собирается в город.

– А я, знаешь, обрадовался. Я всегда Любу ценил. Переживал, когда на пенсию ушла. Вот это специалист! Когда в начале девяностых мы остались совсем без финансирования, кто фонд-то спасал? У нас, знаешь, как по стенам текло! И трещина была в фундаменте. За копейки работали, да и те постоянно задерживали. Вот так, на энтузиазме, без зарплаты, своими руками мокрые тряпки отжимая, в холод, в... А они этих людей, ты слышишь, Егор? Они этих людей в воровстве подозревают! Нет, я этого так не оставлю!

– Я... мне надо идти...

– А, может, еще по рюмочке? – с надеждой спросил директор.

– Меня мама ждет, – через силу сказал Голицын. – Соскучилась.

– Тогда да. Иди, конечно. И Любе от меня большой привет. Уважаю.

Он вышел из кабинета, слегка покачиваясь. Разумеется, не от выпитого коньяка. Невероятно!

«Нет, тут какая-то ошибка, – решил Гера. – Пока не услышу от экспертов своими ушами, не поверю».

Ночью ему не спалось. Он то и дело смотрел на мобильный телефон и пару раз порывался набрать Катин номер. Она уже доехала до Москвы и, может быть, добралась до дома. Он не боялся ее разбудить, нет. Боялся, что сейчас позвонит и услышит совсем незнакомый голос. Не ее. Сам сколько раз так делал. Прошел час, другой. Он не мог заснуть и боялся ей позвонить. Так он лежал и мучился. Время шло. Рука вцепилась в телефон.

И вдруг телефон зазвонил. Он вздрогнул и не сразу ответил. Вчерашний день был полон неожиданных подарков, удача не отвернулась и сегодня. Это была Катя.

– Да? – сказал он, и голос внезапно сел.

– Гера?

– Да, это я.

– Я доехала.

– Я рад.

«Ну же! Найди слова! Что ты мямлишь банальности, идиот!»

– Я вдруг подумала... – она замолчала.

– Правильно подумала. Мне плохо без тебя. Когда мы увидимся?

– Не знаю, – Катин голос был грустным. – Ты же понимаешь: работа.