Книга Причуды богов - Елена Арсеньева

Юлия не была уверена, что это его имя… можетбыть, его просто так называли, словно короля – ваше величество. Во всякомслучае, так это звучало, и даже Эльжбета покорно склоняла перед ним свойнадменный бледный лик. Что же говорить о девчонках, которые травой перед нимстелились, падали ниц, едва он появлялся?!

Все трепетало при его появлении, и только Эльжбеташла к нему, робко брала за руку, говорила что-то ласковое, пытаясь заглянуть влицо…

Юлия не знала, отчего, но ей было страшно привиде Баро, она старалась держаться от него подальше, не выходила из укромногоуголка, пока он оглядывал склоненное, трепещущее сборище женщин своими жесткимичерными глазами.

Удивительно – Юлия помнила эти глаза! Пороюона всерьез пыталась припомнить, что было с нею прежде, до того, как она пришласюда, и все ее желания свелись к непрестанной иссушающей жажде, которую онабезуспешно пыталась утолить напитком, имеющим запах тины. Но ничего невозникало в голове, никаких картин, кроме одной: она стоит в сиреневой комнатенапротив статуи обнаженного, бесстыдного мужчины, а потом, ночью, эта статуявыходит из ниши и ложится к ней в постель. Это Баро стоял там, Баро потомвозлег с нею и терзал ее страстью! Но с той ночи, чудилось, прошло немалоевремя! Стройный юноша, чью статую видела Юлия, превратился в крепкого,заматеревшего мужчину, все тело которого утратило мраморную гладкость кожи ипоросло густыми черно-седыми волосами, так что бриллианты длинного ожерелья,которое он носил не снимая, посверкивали сквозь кудрявую поросль на груди,словно светляки сквозь траву. Молоденькие цыганки шептались меж собой – мол,той, кого Баро полюбит, он отдаст свои бриллианты, а ведь они – целоесостояние. Говорили также, будто он снимет его ради той, к кому потянется егосердце, во время ласк, чтобы не поцарапать нежную кожу женской груди, непричинить ей боль. Пока же он не снимал его ни разу, и некоторые с гордым видомпоказывали чуть заметные, полузасохшие царапины, как знак того, что разделяли сБаро свое ложе. Как-то раз, впрочем, Юлия увидела, что одна из таких цыганокукрадкою сдирает ногтем засохшую коросту, не давая ей зажить, и поняла, чтоБаро давно не брал себе женщины из табора – так, теперь она это знала,назывались все они, живущие в зале с низким сводчатым потолком, спящие наковрах вповалку, поющие, танцующие и трясущие наперебой монистами, чтобыпривлечь внимание Баро.

С этого все и началось…

Баро появился в сопровождении Эльжбеты. Онадержала его за руку и что-то быстро говорила, причем глаза ее имели стольжалкое выражение, что ясно было: она о чем-то умоляла Баро, а тот нипочем недавал согласия – небрежно отвечал что-то, улыбаясь уголком рта, а глаза его таки шарили по толпе жадно вздыхающих цыганок. Позади Баро стояли еще два цыгана,в таких же черных бархатных безрукавках, белых рубашках и алых шелковыхшароварах, как у вожака. Они были молоды, статны, красивы, но ни одна женщинане глядела на них искушающе: вся сила соблазна была устремлена только на Баро.

Наконец он передернул плечами и покачалголовой так выразительно, что всем сделалось ясно: он отказал Эльжбете. Онаотпрянула, стиснула у груди руки, задрожала вся… Напрасно! Баро махнул рукойстаршей цыганке, та хлопнула в ладоши – и на ковры полетели одна за другойсорванные рубашки молодых цыганок, и сонмище грудей, оказавшись обнаженными,соблазнительно заколыхалось, сонмище лиловых, алых, коралловых, коричневых сосковпризывно напряглось под скучающим взглядом Баро.

А потом по знаку старшей девушки одна задругой пошли мимо Баро, потряхивая грудями и монистами, да так, что это зрелищемогло бы искусить святого! Молодые цыгане подались вперед, глаза их загорелись,губы с вожделением приоткрылись. Один Баро оставался внешне безучастен – толькожелваки на скулах ходили да ожерелье сверкало на часто вздымающейся груди.

Юлия таилась в своем углу, наблюдая, какнаполняются надеждой заплаканные глаза Эльжбеты, пока все девушки проходилимимо Баро, а он так и не остановил ни на одной из них свой выбор. И вдругстаршая цыганка заметила спрятавшуюся, одним рывком сорвала с нее рубашку и стакой силой вытолкнула ее на середину залы, что Юлии ничего не оставалосьделать, как припомнить все, чему ее здесь учили, и старательно повторить урок.

Слишком старательно! Она так запрокинулась,выставляя трепещущую, звенящую голую грудь, стоя на коленях, что едва непотеряла равновесие. Напряглась, пытаясь удержаться… Поясок ее юбки с тихимщелчком лопнул – и лоскутья соскользнули, оставив Юлию совершенно голой. Оназамерла от ужаса.

То, что произошло потом… Одним прыжком молодыецыгане оказались рядом, схватив девушку. Ее остолбенение, впрочем, сразупрошло, и она сшибла одного на пол, подцепив ногой за ногу и сильно рванув, адругого просто пнула в коленку так, что он взвыл и запрыгал.

Только этот вой и был слышен – такаявоцарилась тишина в зале. Мониста более не бренчали – девушки, сбившись вуголке, с испугом глядели на Юлию, которая уже подобрала свои лохмотья ибезуспешно старалась вновь приладить их на себе, но лопнувшая веревка оказаласьчересчур коротка и никак не завязывалась.

Она не замечала, но остальные-то видели, какупавший цыган вскочил и, сверкая глазами, в которых ярость сменила страсть,выхватил из-за голенища плетку, замахнулся… Но Баро только цыкнул – и юношаопустил плеть, отошел, хрипло выдохнув свой неутоленный гнев, но спорить неосмелился. А сам Баро дернул Юлию к себе, взял в горсть ее косу, поглядел нажесткие, распушившиеся кончики, потом погладил ровненький пробор, бегущий поголове:

– А я-то ее сразу не узнал! Наваксили кудридевке? Нет, это не пойдет! Стэфка! – крикнул он старшей цыганке, и тапобежала к нему проворно, как девочка. – А ну…

Он только мигнул, но грузную Стэфку будтоветром сдуло, и уже через мгновение голова Юлии была погружена в горячую воду,а у самых глаз лопались черные пузыри. Понадобилось, впрочем, два или три чана,чтобы смыть, а потом еще большой кувшин, чтобы ополоснуть волосы. Все это занялобуквально несколько минут. Вскоре, совершенно одуревшая, сидела Юлия на ковре,а Стэфка остервенело терла ее волосы ряднушкою, пока они не окружили головуЮлии прежним золотистым облаком, заигравшим, заблестевшим в свете свечей.

Подошел Баро, взял горстью шелковистые,искристые пряди, поднес к губам, с наслаждением вдохнул душистый, травянойаромат настоя, которым мыли ей голову, улыбнулся, переводя взор на ееиспуганные глаза, приоткрытый рот:

– Вот так лучше! Да ты красавица!

Это он произнес, уже склонившись, чуть касаясьее пересохших губ. Они слабо шевельнулись под властным, долгим поцелуем, и Барос трудом оторвался от нее:

– Хочешь пить?