Книга Женщина в зеркале - Эрик-Эмманюэль Шмитт

— Вы обвиняете их в этом?

— Нет, я их жалею. Я обвиняю мужчин.

— Чувствуете ли вы, что близки к сабинянкам?

— Простите?

— Вы меня прекрасно поняли.

— Я никогда не подвергалась такому насилию, никогда.

— Однако то, как вы рассказываете об этой истории, некоторым образом очень проливает свет на ваши взгляды. Ваше прочтение картины заставляет искать переклички с вашей собственной жизнью. Согласно вашим словам, ваше детство было очень счастливым, вы жили за городом, беззаботно, до тех пор, пока не начались хлопоты, связанные с бракосочетанием. Вы не рассматриваете себя как похищенную сабинянку?

— Это преувеличение.

— Как именно, по-вашему, должны были действовать сабинянки, оказавшиеся в Риме?

— Бежать.

— Думали ли вы о том, что необходимо избежать вашего брака с Францем фон Вальдбергом?

Я замолчала. Он продолжил:

— Вы понимаете, что они заставили себя полюбить своих похитителей?

— Возможно, если те не были вонючими типами.

— Конечно. Как и Франц.

— Вот.

— Между тем в этой картине, дорогая Ханна, есть один момент, который меня интригует. У этих женщин не было детей от сабинян, дети были только от римлян.

— Да, создается впечатление, что до похищения они были девственными. Насилие римлян изменило их статус.

— Этот переход, он всегда совершается через насилие?

Я вновь замолчала.

После долгой паузы Калгари продолжил:

— Должны ли они были последовать за соплеменниками?

— Было чересчур поздно. Они стали супругами и матерями. Если бы они вернулись назад, это не было бы возвращением в прошлое.

— Вы правы, Ханна. Возврат невозможен, мы никогда не станем теми, какими были. Годы меняют нас. А вот этого вы не можете принять. Вы хотели бы все остановить, все заморозить, все навсегда сохранить, как ваши искусственные цветы, навечно заключенные в стеклянные шары.

И тут, Гретхен, по моему телу прокатилась теплая волна.

Меня редко что приводило в эйфорическое состояние.

На пороге я спросила Калгари:

— Принимаете ли вы убегающее время?

— Пытаюсь.

— Сурово.

— Другого решения не существует. Я принимаю неизбежное, более того — я пробую его оценивать.

Гретхен, позволяю тебе обдумать эту фразу, так как Франц уже теряет терпение. Он уже два раза заглядывал, чтобы напомнить, что мы собирались смотреть балет «Щелкунчик» в Опере. Он обожает этот балет. Порой ему присуща детская жадность; я обожаю, когда он ведет себя таким образом.

До скорого свидания.

Твоя Ханна

24

Отступать было некуда.

Лимузин приближался к кинотеатру, где должна была состояться премьера «Девушки в красных очках».

Тысячи людей двигались пешком по Голливудскому бульвару.

За триста метров до Китайского театра, места проведения праздника, движение замедлялось. Длинные машины, черные, белые, даже розовые, двигались одна за другой на почтительном расстоянии, со скоростью раненой черепахи: шоферы знали, что не следует близко подъезжать к предыдущей машине, пока оттуда не вылезет пассажир и не встанет на красной дорожке, привлекая внимание публики и СМИ. Эта процессия напоминала аэропорт, где самолеты выстраиваются в очередь, чтобы получить в единоличное распоряжение взлетную полосу. Сидя в предоставленном киностудией «линкольне», Энни сжалась на заднем сиденье. До сих пор за затемненными стеклами автомобиля ей не было страшно, но вот сейчас… Как ей выйти из машины? Она дважды свалилась, пока дошла от дома до «линкольна». Казалось, ее лодыжки превратились в шарикоподшипники — Энни не ощущала опоры, ее пошатывало и крутило. Ей не удалось осуществить невозможное: впасть в кому. Невероятная выносливость организма по отношению к самым жутким коктейлям! Идиотский рекорд… Ее мозг устоял перед смесью бурбона, апельсинового ликера с коньяком, портвейном и шампанским! Этим вечером Энни не впала в забытье, она была попросту очень больна.

Джоанна, на протяжении двух последних дней чуявшая подступающую опасность, стремилась навязать спутника, который поддерживал бы Энни. Но каждый раз, стоило агенту назвать имя, Энни отклоняла кандидатуру: либо она переспала с этим типом и считала его посредственностью, либо не переспала и подозревала, что он гомик.

— Почему я должна предоставлять такой шанс одному из этих бездарей? Щеголять перед премьерой моего фильма? Что они сделали, чтобы заслужить это?

— Послушай, я ведь клею тебе компаньона не затем, чтобы вывести на первый план актера, ищущего известности, — это ради твоего спасения! Ты не способна передвигаться без посторонней помощи. Так пусть уж лучше это будет плейбой, чем ходунки! По крайней мере, он не позволит тебе оступиться и подставит пакет, если тебя начнет тошнить.

Энни упорно отказывалась. Между тем за три часа до церемонии она, чувствуя, что ее качает, умолила Джоанну, чтобы та обеспечила участие Кошелки Вюиттон. Старейшина Голливуда без излишней щепетильности приняла это предложение, так как появление на красной дорожке рука об руку с Энни гарантировало ей, что в газетах появятся ее фото. Она в три минуты договорилась с агентом Энни: да, она поможет Энни благополучно добраться от автомобиля до места; да, она ответит на вопросы перед камерами и микрофонами, но при условии, что журналисты не станут снимать Энни отдельно от нее. Иначе она, Кошелка Вюиттон, понимая, что ее не упомянут в репортажах, предпочтет остаться дома.

Таким образом, Энни заехала за старой актрисой. Та натянула на себя наряд, придававший ложные изгибы ее бесформенному телу: на платье-футляр из черного бархата она нацепила сзади фалды, а сверху флюоресцирующий жакетик, а потом, словно это показалось ей слишком мрачным, добавила перья, так что стала напоминать дряхлого грифа, выряженного попугаем. Остановившись на пороге, она по озадаченному лицу Энни поняла, что добилась задуманного.

— Недурно, а?

Энни, хоть и была пьяна, постаралась подыскать щадящие выражения, и в итоге выдохнула:

— Оригинально!

Кошелка Вюиттон, в восхищении от себя самой, взгромоздилась на сиденье автомобиля.

— Ты знаешь, козочка, что у меня есть три вечерних платья: безобразное, невзрачное и чудовищное?

— И это…

— Это чудовищное. Мое любимое.

Она покосилась на Энни, которая, несмотря на отупение, погасший взор, одутловатое от выпивки лицо, в своем золоточешуйчатом платье выглядела прелестно. Старая актриса улыбнулась:

— Мне повезло появиться рядом с тобой, Энни. Мы идеально оттеняем друг друга. Ты такая гадкая, что все будут смотреть только на меня.