Книга Души потемки - Владимир Наумов

Я насторожился. Невдалеке кто-то спугнул стайку птиц. На всякий случай раскинул магическую сеть. На пределе возможного уловил затухающее эхо удаляющегося разъезда. Ложная тревога.

— Продолжай.

— Никакого порядка или системы в чередовании снов я не смог обнаружить. Только уверенность, что каким-то образом я имею отношение к происходящему.

— Может, ты устал.

— Или кто-то специально насылал их?

Предположение вызвало легкий интерес.

— Ты кого-нибудь подозреваешь?

— Возможно.

— Очень уклончивый ответ. Уж не меня ли?

— В яблочко!

— А что? — Джошуа Голдблюм, бывший наемник и убийца — совесть Пятнистого Кошмара. Ну как — звучит?

От возбуждения я сел. Штаны и рубаха, перемазанные зеленью, на миг отвлекли меня от спора. Как говорил дед Серега — свинья грязи всегда найдет.

— Переходим ко второму пункту.

— Сколько в последних боях погибло претов?

— Не считал. Спросил бы Конрада.

Я прикрыл глаза, помассировал виски. Тянул время.

— Я спросил. Больше, чем людей. Не говоря уж про монстров. Причем, чем дальше, тем больше.

Джошуа сорвал новую травинку, а изжеванную выплюнул.

— Не пойму. Объясни.

— По-моему, преты вновь стали перерождаться в бхуту. Вспомни, по началу этот процесс прекратился.

— Видимо, так им на роду написано.

— Не у них на роду, тупица. У обладателя Перстня Мрака. Ослепленный жаждой мести, я затеял бессмысленную войну. И тем самым нарушил некое равновесие. Злоба помутила мой разум.

— С кем не бывает.

— Я уподобился Карлосу.

Презрительно сплюнув, Джошуа поднялся. Потянулся, так затрещала рубаха, и изрек.

— Скорей похож на подростка, лишившегося девственности. Слезы, слюни, истерика.

— Да пошел ты…

Джошуа схватил меня за грудки и силой встряхнул.

— Очнись! Дефлорация — неизбежный, может иногда и болезненный, процесс.

И хотя Джошуа орал на меня так, что слышно было за версту, я обратил внимание на его глаза. Чистые, ясные, спокойные. Встряска предназначалась для меня, сам он не испытывал никаких чувств. Словно плохой актер, зазубривший текст. Я легонько пихнул его в грудь.

— Антракт. Я забыл свою роль.

Джошуа попытался привести в порядок мою измятую рубаху. Змеиная улыбочка сменила негодующее выражение лица с необычайной легкостью.

— Так-то лучше.

Взгляд оттаял. Приобрел озорной блеск. Видеть не могу в такие минуты его самодовольную харю. Захотелось сказать какую-нибудь пакость, но на ум ничего не шло. Пришлось спасаться «бегством». Джошуа легко нагнал меня.

— Вот тебе наглядный пример.

— Ты о чем?

Я предчувствовал очередную каверзу.

— Едва начинает припекать пятки, как ты обращаешься в бегство.

От такой наглости я споткнулся и чуть не упал. Крепкой рукой Джошуа вовремя схватил меня за шиворот и удержал в горизонтальном положении. Я болтался в воздухе, как беспомощный котенок.

— Отпусти.

— Ну и обидчив же ты, брат. Смотри не лопни от злости.

— Какие мы правильные, какие добрые. Каждый так и норовит ткнуть мордой в дерьмо.

Желчь кипела в каждом моем слове. А Джошуа — хоть бы хны. Идет себе, улыбается. Еще дважды за день вдали появлялись всадники, но все обошлось. Жара изматывала. Разговор не клеился. Джошуа пытался развлечь меня байками из своей жизни, но я слушал вполуха… и он сдался.

…Может, были с судьбой нелады

И со случаем плохи дела…

Вечер не принес долгожданной прохлады. Я пропотел, устал и готов был послать все к черту. Джошуа шел, как заведенный. Полная противоположность мне. Вершины приближающихся гор закат «облил» вишневым вареньем. Щемящее чувство одиночества накатило с такой силой, что хотелось завыть.

…Он начал робко с ноты до,

Но не допел ее, не до…

Сколько можно бежать? И куда? От реальности, от себя, от любви? Словно загнанный зверь я искал нору, в которую можно было бы забиться. Спрятаться, отсидеться. Бывают моменты в жизни, когда нужно сжать зубы и перетерпеть — советовал дед Серега — и все образуется. Впервые я ему не поверил.

…Ни до догадки, ни до дна,

Не докопался до глубин

И ту, которая одна, —

Недолюбил…

8

Сердобольный кузнец, из богатого села, с мрачным названием Угрюмый Лог, приютил Клайва с Дрень-Брень на сеновале. В дом не пригласил, сославшись на многочисленное семейство. Да и сами друзья не решились бы проситься в том виде, в каком они пребывали. Грязные, оборванные, исхудавшие… Лешачок тяжело перенес заключение, и даже вновь оказавшись на свободе, оставался подавленным. Клайв с жалостью взглянул на товарища, безразлично жующего сухую лепешку, и мысленно пообещал обязательно набить морду этой крысе, Велесу. Сидя в темнице, он под завязку наслушался историй о похождениях их бывшего спутника.

— Что будем делать дальше? — попытался расшевелить лешачка Клайв. — Куда направимся?

Дрень-Брень безразлично пожал плечами, мол, все равно. Он мало походил на того задорного сорванца, которого снарядила в путь Жалейка. Казематы Лучезарных подорвали его дух. И тело.

Несколькими минутами спустя, отряхнув с ладоней крошки, лешачок свернулся калачиком и затих. Клайв уже решил, что он задремал: «Вымотался, бедняга».

— Тимофею мы, кажется, больше не нужны. Лучезарным тоже…

— Какому Тимофею? Велесу что ли?.. А Ласка, а Ивушка, Улла?

— Оно конечно… Только вот возвращаться с пустыми руками…

— Что-нибудь придумаем. Обязательно. Сначала нужно помочь дриадам, а позже… — Клайв угрожающе оскалился, — я найду этого придурка и сверну ему шею.

Еще один горестный вздох был ему ответом.

На утро друзья расспросили у кузнеца дорогу к портовому городу, поблагодарили за ночлег и пустились в путь. Все попытки Клайва расшевелить лешачка терпели неудачу. К обеду они вышли на оживленный тракт. Немного погодя Клайв поймал себя на мысли, что ищет на лицах встречных путников следы паники или беспокойства. Но их не было! Будто и не шла поблизости война. Будто и не вторглись орды нечисти на земли Лучезарных. Все спешили по своим делам. На первый взгляд никому дела не было до Чужака. В конце концов, даже Дрень-Брень обратил на это внимание.

— Может это все ложь, что говорят о Велесе? — с надеждой спросил он, оглядываясь на крестьянскую подводу.

— Видимо, на рынок едут. И ребятишки с ними. Ты бы взял с собой детей, если бы было опасно?