Книга Уступи соблазну - Стефани Лоуренс

— Что? — поторопила она его. — Почему они солгали?

— Потому что негодяи нашли мои сокровища. — Его губы скривились от досады. — И они не хотят, чтобы кто-то еще — даже их сестра — узнал об этом.

Мэдлин покинула свою комнату через час после того, как вернулась в нее. Она предоставила Аде снять с нее новое украшение для волос и платье, а потом отправила сонную горничную в постель.

Не обращая внимания на собственную сонливость, Мэдлин надела платье для верховой езды, но решила в данном случае обойтись без брюк: кто, в конце концов, увидит ее? К тому же, помимо всего прочего, ночь была необычайно теплой; тепло, мягкое и неподвижное, как одеялом накрывало землю. Бесшумно, словно привидение, проскользнув по темному дому, Мэдлин вышла через боковую дверь и направилась к конюшне.

Увидев ее, Артур обрадовался, а когда она водрузила ему на спину седло, обрадовался еще больше. Огромному гнедому было все равно, скакать при солнечном свете или при лунном. Любая возможность размять мощные ноги была для него удовольствием.

Он стремительно нес свою хозяйку по скалистой тропинке. Впереди на горизонте темнел замок; его башни и зубчатые стены силуэтами вырисовывались на звездном небе. Лунного света было мало, но небо оставалось чистым; звезды проливали серебро на поля и волны, ярко фосфоресцировали внизу в прибое, мягко накатывающемся на песок.

Мэдлин любовалась этой красотой и впитывала ее в себя, но в эту ночь природа не могла отвлечь ее от мыслей — от тех самых мыслей, которые не давали ей покоя с начала танцев на балу в Фелгейт-Прайори.

Неожиданное, беспрецедентное столкновение с леди Хардести и ее гостями напоминало Мэдлин о том, на что она не обращала внимания. Она не была блистательной лондонской леди, в которой высший свет мог видеть подходящую спутницу жизни для Джарвиса; было легко не замечать эту точку зрения и ее последствия, когда их с Джарвисом окружали только местные.

Леди Хардести и ее приятели довели до сознания Мэдлин, что она никогда не сможет соревноваться с ними и их незамужними сестрами, среди которых Джарвис может выбирать себе невесту. Но Мэдлин всегда об этом знала и принимала это с самого начала.

Джарвис, безусловно, в какой-то момент вернется в Лондон, чтобы найти себе жену.

Она была его временной любовницей, и никем больше, — любовницей на это лето. Когда наступит осень, Джарвис уедет, и она снова останется одна.

Мэдлин казалось, что она все понимает и принимает, но теперь… Теперь, когда она опрометчиво позволила своему сердцу раскрыться, эти мысли причиняли ей боль. Ей было больно думать, что их с Джарвисом время скоро закончится. Очень больно.

Но еще мучительнее было думать, что Джарвис будет с другой — жить с другой, целовать другую, обниматься с другой.

И та стычка вытащила на свет еще одно — оказывается, она была ревнива, и это была не просто ревность. Когда леди Хардести подошла, чтобы завлечь Джарвиса, пальцы Мэдлин превратились в когти — во всяком случае, в ее воображении.

Учитывая характер Гаскойнов, это не сулило ничего хорошего. Если члены их семьи в основном были уравновешенными и добродушными, то та доля безрассудства, которая побуждала их всех подчиняться своим эмоциям, таким как праведный гнев и жестокая ревность, была не лучшим их качеством.

В связи с этим возникал вопрос, который никогда раньше не приходил в голову Мэдлин: как она будет и сможет ли вообще общаться с леди, которую Джарвис сделает — а это неизбежно — своей женой?

Мэдлин не могла придумать ответа. И как бы настойчиво она ни убеждала себя, она все равно будет злейшим врагом этой леди.

Ей придется… Что? Уйти в монастырь? Разве она сможет жить в Треливер-Парке и не сталкиваться постоянно с несчастной, ничего не подозревающей женщиной?

Мэдлин этого не просила и не искала, но судьба послала ей Джарвиса, и она, будучи Гаскойндо глубины души, безрассудно в него влюбилась. Она смирилась и позволила цветку цвести как можно дольше, прежде чем тому, что выросло между ней и Джарвисом, суждено будет увянуть.

Но еще будет время взглянуть в лицо этому ужасу, когда он наступит.

Свернув на уступ, Мэдлин увидела Джарвиса, ожидавшего ее возле лодочного сарая, и ей показалось, что ее чувства выступили на самую поверхность и оголились. Он взял Артура под уздцы и, когда Мэдлин соскользнула с высокой спины лошади, повел мерина за сарай и привязал рядом со своим большим серым.

Вернувшись к ней, Джарвис взял ее за руку, и Мэдлин ощутила, как его пальцы, сильные и твердые, сомкнулись вокруг ее пальцев, ощутила, как они двигаются, поглаживая ее. Стоя в темноте, Джарвис вглядывался в ее лицо; но его лицо, как обычно, оставалось непроницаемым, а затем он взглянул на море.

— Давай прогуляемся по берегу.

Спустившись на мягкий песок, они пошли легким шагом, который быстро превратился в неторопливый прогулочный. Никто из них ничего не говорил, но их мысли — мысли их обоих, у Мэдлин не было сомнений в этом — тяжелым грузом давили им на душу.

Джарвис продолжал молчать, и тогда Мэдлин, тяжело вздохнув, начала:

— О том, что я сказала сегодня вечером…

— В бальном зале…

Они заговорили одновременно, а потом оба замолчали и, повернувшись друг к другу, встретились взглядами.

— Ты первая, — кивнул Джарвис.

— Я хотела сказать… заверить тебя, что все понимаю. — Не сводя с Мэдлин взгляда, он ждал, и она продолжила: — Относительно твоей невесты. Я понимаю, что тебе необходимо вернуться в Лондон, чтобы выбрать невесту, а потом ты привезешь ее сюда. Я хотела сказать, что когда для тебя придет время сделать это… — она прервала себя на середине фразы и махнула рукой, — я не стану создавать тебе неприятностей. — Мэдлин взглянула ему прямо в глаза, сделала вдох и, чувствуя, как у нее сдавило грудь, солгала: — Не хочу, чтобы ты думал, будто я изменила свою точку зрения и жду от тебя чего-то большего только потому…

У Мэдлин снова не нашлось слов, и она ограничилась жестом.

— …что мы стали любовниками?

— Потому, что мы стали близки, — кивнула Мэдлин и, подняв руку, откинула назад раздуваемые ветром волосы.

Джарвис не отпускал ее взгляд; выражение его лица уже не было таким бесстрастным, как обычно, но Мэдлин не могла определить, какие эмоции за ним скрывались. А затем раздалось раздраженное шипение, когда Джарвис сквозь зубы втянул воздух.

— Ты ничего не понимаешь.

Мэдлин показалось, что он сердится, и она удивленно моргнула.

— Я только что сказала тебе, что прекрасно все понимаю.

Мэдлин нахмурилась.

— То, что ты только что сказала мне, означает, что ты совершенно ничего не понимаешь. Или не хочешь замечать.

— Чего? — Она ответила ему таким же пристальным взглядом. — Чего я не хочу замечать?