Книга Превыше всего - Карен Рэнни

Маленькое окошко дома имело петли, что позволило без труда открыть его и забраться на подоконник. Прыгнуть в комнату было делом еще нескольких секунд. Он передал одного за другим спящих детей поджидавшему под окном кучеру. Ни девочка, ни мальчик не проснулись. Их слабое сонное бормотание не разбудило спящую в смежной комнате Кэтрин.

Легким, даже приятным был и первый час этого путешествия. Дети продолжали мирно посапывать, и он смог как следует рассмотреть дочь, которую не видел около года, и сына, которого вовсе не знал. В этот предрассветный час он признался себе, что отказ от Джули был далеко не самым благородным и удачным поступком в его жизни. Если он и не испытал угрызения совести как отец, то чувство обычной человеческой вины ощутил наверняка.

Первые лучи восходящего солнца проникли в карету, возвещая о начале нового дня, и Фрэдди стал понимать всю глупость своей затеи. Джули была уже не тем младенцем, какой он ее помнил, а маленькой и вполне самостоятельной девочкой. Сельский воздух пошел ей на пользу. Она выглядела здоровой и жизнерадостной. На плече лежала довольно длинная толстая косичка, сбившееся одеяло обнажило очаровательные ямочки на коленках. Девочка ровно дышала, трогательно засунув маленький пальчик в уголок рта. У нее были симпатично изогнутые бровки и зеленые глаза. Их цвет он увидел еще раньше при свете фонаря, когда она на мгновение проснулась от толчка кареты. В Джули были странным образом перемешаны черты Селесты и его собственные. Ее подбородок и нос были его копией, а овал лица — как у Селесты.

Граф рассмотрел дочь при ярком свете и смутился, как никогда в жизни. С первого взгляда было видно, что она его дочь. А он не испытывал к ней отцовских чувств. Прозрачные, тонкие перепонки между ее пальчиками по-прежнему были заметны. Но только злые и глупые люди могли давать нелепые объяснения этого ее недостатка… Да и он сам тоже хорош! Никогда в жизни он не намекнет Джули об этом. Просыпающиеся отцовские чувства и нежность сменились неожиданной вспышкой злости. Как смела Кэтрин, черт ее побери, присвоить себе его дочь?! И то, что он сам стремился убрать девочку подальше от своих глаз, совершенно ее не оправдывает.

Джули, видимо, привыкшая вставать с рассветом, проснулась и мгновенно превратилась из ангелочка в разъяренную дикарку. Она в течение минуты выкрикивала пронзительно тонким голоском нелестные слова в его адрес, но еще громче звала маму. Его злость на Кэтрин усилилась. Как она осмелилась так привязать к себе его дочь? Он то и дело повторял про себя этот вопрос, не задумываясь над его глупостью и нелепостью.

Фрэдди пережил еще одно потрясение, когда наконец при свете рассмотрел сына. Человечек на руках кормилицы был его уменьшенным отражением. Те же зеленые глаза и черные волосы, даже та же высокомерная усмешка аристократа, выглядевшая весьма забавно на личике маленького херувима. Сын одарил отца тем проникающим, оценивающим взглядом, каким сам Фрэдди не раз смотрел на своих собеседников. Но в отличие от них граф испытал приятное чувство. Сердце екнуло от нахлынувших отцовских чувств. И снова мысль о Кэтрин. Да как она решилась скрыть от него рождение этого очаровательного малютки! Это только подтверждает его правоту. Он обвинял ее даже в том, что дети с такой угрюмостью смотрели на него все это время.

Кто знает, не проснись во Фрэдди родительские чувства, может, он и развернул бы карету у почтовой станции, вернулся к дому Берты, с поклоном и извинениями передал детей Кэтрин и приказал кучеру гнать быстрее от этого места. Но он всей душой чувствовал, что это именно его дети, не только по крови, но и по духу. Особенно эта маленькая крикунья, которая то и дело набрасывалась на него с кулаками. Он не сопротивлялся, решив, что лучше уж пусть дерется, чем кусается. Дочь графа Монкрифа и должна уметь постоять за себя. Но он бы испытывал к ней гораздо более теплые чувства, если бы она вела себя по-другому. Все-таки не очень приятно получать удары от собственного ребенка.

Дети так утомили кормилицу, что она забилась в угол кареты и, угрюмо сопя, просидела так весь остаток дня. Каждый раз, когда Джули набрасывалась на своего папашу, она испуганно и заискивающе смотрела на нее. Хлюпающая носом трусиха! Но нет худа без добра. Опасаясь, что она уронит Робби, он взял у нее ребенка, и Джули уже не могла кусаться и драться; девочка охрипла от непрерывного крика и теперь просто бросала на него злобные, затравленные взгляды. Она своим видом и поведением очень напоминала Кэтрин. Селеста лишь родила ребенка, а настоящей матерью ей стала другая женщина.

Конечно, Фрэдди был готов к тому, что дети окажут какое-то сопротивление. В конце концов он для них пока был просто незнакомым дядей. Обдумывая похищение, он решил, что будет удовлетворять все их желания, потакать любым детским капризам и через некоторое время они забудут о Кэтрин и полюбят его. Однако такого бешеного напора со стороны столь слабых существ он не ожидал. Ему и в голову не могло прийти, что преданность и любовь к маме могут превратить детей в настоящих монстров. Он буквально сходил с ума от слова «мама», которое монотонно, будто молитва, непрерывно слетало с ее губ.

Он таким в детстве не был. Он был примерным ребенком и никогда не позволял себе при отце ничего подобного. Это утверждение вызвало бы у Мириам Латтимор гомерический хохот. Фрэдди просто не помнил, что вести себя плохо при четвертом графе Монкрифе он не мог совсем по другой причине. Отец просто-напросто почти не общался со своим наследником, пока тому не пришло время отправляться в школу. Отец пришел попрощаться с сыном и уделил ему не более пяти минут.

Теперь Фрэдди убедился, что его планы придется изменить. Он предполагал, что за детьми присмотрит жена управляющего одной из его фабрик, пока он не наладит свои отношения с Кэтрин. Но сейчас он убедился, что явно поторопился договориться с женщиной об этой услуге. Они рассчитывали, что увидят малышку с солнечной улыбкой, ангельским характером и неуемным детским любопытством, а Роберта — спокойным, покладистым младенцем. Ни бездетная женщина, ни он не подозревали, что придется столкнуться с чертенком в возрасте двух лет и упрямой копией самого графа Монкрифа.

Черт бы побрал Кэтрин! Она намеренно так воспитывала его детей!

Чем дальше они удалялись к северу, тем чаще подумывал Фрэдди о том, что лучше ехать в Лондон. С каждой минутой он все отчетливее осознавал, что совсем ничего не знает о детях, а о своих собственных — и того меньше. Нескольких посещений детской в Мертонвуде оказалось явно недостаточно, чтобы быть готовым к непримиримому сопротивлению Джули. Его смущал вид спокойного младенца с угрюмым пристальным взглядом из-под насупленных бровей. И хотя гордость Фрэдди сопротивлялась, благоразумие в конце концов одержало верх. Граф приказал кучеру свернуть к ближайшей харчевне.

Карета остановилась, и граф отпустил кормилицу, заплатив ей обещанное за две недели жалованье. Он позвал хозяина и приказал ему приготовить им что-нибудь в дорогу. Джули необходимо было выйти из кареты. Но идти куда-либо со своей дочерью он ни за что бы не решился. Он предложил кормилице за особую плату сводить малышку в кустики, но та отказалась, испуганно посмотрела на Джули и торопливо пошла прочь. Фрэдди раздраженно вздохнул, но, подчиняясь своему отцовскому долгу, взял вопящую девочку за руку и отвел ее в стоящую за харчевней будку. Когда занятая своим делом малышка ненадолго смолкла, он испытал истинное блаженство.