Книга Холоп-ополченец. Книга 1 - Татьяна Богданович

воин.

– Ладно, Петр Федорович, – отвечал ему Шаховской, – вот как поближе подойдут, ты вылазку и сделаешь. А покуда поучи малость своих казаков. Ишь они у тебя загуляли вовсе. В седле, чай, не усидят.

– Тут с вами святые божьи, и те сопьются, – с сердцем сказал царевич. – Поглядел бы ты на нас, как мы с Волги шли!

– Ладно, говорю – ближе подойдут, выходи, а покуда нельзя. Дай и болотниковской рати передохнуть после похода.

Болотников вернулся в свою стоянку сумрачный и сказал своим, чтоб ложились спать, вылазки не будет, не приказал Шаховской.

Михайла ушел в землянку, где он стоял со своими, кликнул Невежку и рассказал ему, на чем порешили воеводы.

– Это, стало быть, опять в осаде сидеть, может, полный год, – заворчал Невежка. – Ну нет, Михалка, терпенья моего не стало. Просил я тебя, как нас сюда Иван Исаич посылал, – пусти домой. Не пустил. Ну, а ноне я и просить не стану. Уйду.

– Да как уйдешь-то? – спросил Михалка. – Чай, не выпускают караульные из ворот.

– Почто из ворот? Я тут все места излазил. Речка Тулячка тут есть, в Упу текет, курица вброд перейдет. Караула там нет – так вброд на коне за стену и выедешь.

Михайла задумался.

– Погоди малость, Невежка, все одно рано, не спят еще в городе. Я скоро ворочусь.

Михайла пошел к казачьему стану, разыскал палатку Гаврилыча и вызвал его.

Молча привел его Михайла на берег Упы, сел у самой воды и его усадил.

– Слыхал, Гаврилыч, что наши воеводы затеяли – вновь за стенами отсиживаться. В Коломенском сидели, покуда нас что тараканов выкурили, в Калуге чуть что не год сидели и опять в Туле ладят сидеть. Этак мы все портки протрем. Не в чем и в Москву итти будет. Там вон, на Вороньей, стрельцы засели, казак говорит, лагерь разбили, ночь ночевать будут. Отсюда семь верст всего. Враз доедем. Одному-то мне с мужиками, пожалуй, не одолеть – у них пищали. А вот кабы вы – ну хоть сотня да нас полсотни. Мы б, как все полягут, выбрались бы – знаем мы тут ход – да на их, на сонных, и вдарили б. Расколотили б за милую душу. Они б наутек, а наутро наши, как прознают, всем войском за ими? А? Что скажешь?

– Там, гуторят, сам Скопин-Шуйский, – проговорил Гаврилыч. – Он Телятевского-то князя, чув, як разгромыв? До цього часу не опамятуется.

– Так ведь сонных, Гаврилыч. Смотри, ночь-то какая. Хоть глаз выколи. Мы коням травой копыта обмотаем, чтоб не услыхали. А зато самого Скопина разобьем. Любо?

– Чого ж не любо, як разобьемо.

– Так не хочешь? – нетерпеливо наступал на него Михайла. – Ну, когда так, одни мы, мужики, пойдем. Все одно, не удержать мне их. Не хотят в осаде сидеть. Разбегутся. Один конец: либо сена клок, либо вилы в бок. Прощай, лихом не поминай.

Михайла вскочил, но Гаврилыч придержал его за полу.

– Пидожди ты. Не думав я, що ты такий прыткий.

– А чего ж? Спать и дома можно, а пришли воевать, так надо воевать.

– А як Иван Исаич?

Михайла немного задумался, но потом сразу вскинул голову.

– Он же тотчас не услышит, а как мы Скопина разобьем – то-то радость будет! Тем же часом на Москву пойдем.

Гаврилыч махнул рукой.

– Ну, нехай будэ так. Ты и менэ, старо́го, взбаламутив. Иды до своих, нехай коней выводят та нас на берегу ждуть. Як уси полягают спаты, я сотню, а то и бильше выведу. Нашим абы в поле.

Михайла быстро вернулся и рассказал Невежке, что они с Гаврилычем надумали. Велел Невежке растолкать мужиков, а сам пробрался в другую землянку, где стояли серпуховские холопы, что ходили с ними под Москву. Невежка хоть и не уверен был, что они расколотят стрельцов, но очень уж не хотелось ему садиться в осаду. А коли поможет бог, сразу же поведет их Болотников на Москву. Там уж какой ни на есть конец будет.

XVII

Через час все мужики были на ногах и вывели лошадей. Михайла велел собираться как можно тише, чтоб, главное, Болотников не проснулся. В лагере все спало, только из главного дома все еще доносились веселые песни. К этому уже все привыкли, и никто вниманья не обращал.

Один за одним, держа каждый в поводу свою лошадь, выбрались они через сонный лагерь на берег Упы, и скоро к ним туда подошли казаки, тоже с заседланными конями в поводу.

Михайла сказал Гаврилычу, что Невежка знает лаз по речонке Тулячке. Как до нее дойдут, надо садиться на коней и ехать вброд за стены. Там уж, как за стенами будут, можно и лошадям копыта травой обмотать.

До впадения Тулячки отряд медленно пробирался в полной темноте берегом Упы вдоль спящего лагеря. Отсюда надо было итти вброд. Невежка сел на свою лошаденку и погнал ее в воду. Может, дальше, под стеной, и могла курица перейти Тулячку, а тут вода подошла лошади под самое брюхо. Невежка подобрал ноги и погнал упрямившуюся лошаденку против течения. Казаки живо вскочили на коней и смело кинулись за ним. Мужики поворчали, но все же, разувшись и подвернув портки, влезли на лошадей и тоже вошли в воду.

Михайла догнал Невежку.

– Зачем же ты в реку всех загнал? Чай, можно бы до стен берегом ехать, только под стенами водой проехать.

Невежка поскреб в затылке.

– Не домекнулся я. Ну, да ништо, недалече. Да и берегом не услыхал бы кто, а тут, гляди, кругом кусты, никто не увидит.

Речушка, правда, становилась все мельче и у́же – в жары, наверно, вовсе пересыхала.

Одного Невежка не рассчитал. Стена, правда, образовала свод над речкой, выходившей под ней из города, но свод так низко нависал над водой, что верховому было не проехать. Пришлось опять всем спешиться и пробираться вброд гуськом, ведя за собой лошадей. Некоторые лошади упирались, не хотели итти в узкий лаз, но кое-как, одна за другой, все-таки выбрались. Хорошо, что вся речонка и в городе и за городом обросла густым кустарником. А то бы за то время, пока они пробирались, какой-нибудь караульный мог пройти по стене над речкой и заметить их.

Когда все они выбрались из-за стены и опять сели на лошадей, Михайла велел подождать, а сам поехал речкой вперед, туда, где кончался кустарник, чтоб поглядеть, нет ли с этой стороны на стене дозорных.

Подъехав к последним кустам, он спрыгнул с лошади, выбрался тихонько в поле и оглянулся.