Книга Что осталось от меня — твое - Стефани Скотт

свету настольной лампы и, поворачивая в пальцах, смотрела, как поблескивают тонко вырезанные лепестки подсолнуха и крошечные весы в центре — символ справедливости для всех и каждого.

Я перевернула значок, на обороте был выгравирован мой личный идентификационный номер. Эти значки символизируют не только закон, но и власть. Они принадлежат Японской федерации коллегий адвокатов, и выдают их лишь достойным и квалифицированным специалистам. Если вдруг случится такое, что вы сами попадете под суд, вас лишат права адвокатской практики и отберут значок. А если вы просто умрете, ваша семья обязана будет вернуть значок Федерации. Если же вы потеряете значок, вам выдадут новый, но на нем кроме номера будет выгравирована отметка, что это дубликат: укор и предостережение нерадивому владельцу. Сообщение о потере значка опубликуют в «Канто», правительственной газете, так что все узнают о вашей беспечности. Власть и авторитет закона, которые символизирует значок адвоката, требуют уважительного отношения.

Тем не менее сейчас, сидя в кабинете деда за столом, где мы столько раз обсуждали мою будущую карьеру адвоката, и глядя на новенький значок, я поняла, что за последние несколько дней мое отношение к закону изменилось. Некоторые адвокаты, и мне приходилось встречаться с такими, довольно быстро разочаровывались в профессии. Но я, с моей энергией и уверенностью в собственных силах… «Нет, — думала я, — даже если со мной и произойдет нечто подобное, потребуется много времени, прежде чем я выдохнусь». Однако теперь вопрос об эффективности закона, о его способности решать сложные вопросы человеческих судеб встал передо мной со всей очевидностью. Закон не помог моей матери, напротив, загнал ее в угол. Не помог он и мне. Закон, как я уже начинала понимать, не способен ни примирить враждующие стороны, ни устранить сам конфликт.

Первое время после того, как мама отвезла меня жить к дедушке, я так сильно расстраивалась, что решено было на время покинуть Токио. Мы отправились в Симоду. Эта поездка выглядела чем-то вроде пародии на летние каникулы. Там, на полуострове Идз, в нашем доме рядом с морем и лесом, я ждала и ждала вестей от родителей, которые должны были определить мою судьбу.

Я держала на ладони значок, ради обладания которым так долго трудилась, затем поставила его ребром на стол и резко крутанула. Он завертелся, словно игральная кость на зеленом сукне казино.

ПЕРЕМЕНА ПОГОДЫ

В лесу было тихо. Даже мошкара, обычно наполняющая воздух оглушительным звоном, смолкла. Ни крика птицы, ни кваканья лягушки, вплетающегося в звук бегущего по камням ручья, — ничего, лишь ватная тишина. Вода в ручье и та, казалось, замедлила свой бег. Густая морось насквозь пропитала влагой лес, от чего кора на деревьях сделалась рыхлой и темной.

Над головой покачивались голые ветви, крона леса была настолько прозрачной, что в просветах виднелись куски сероватого неба и кое-где пробивающиеся косые лучи солнца. Мы пробыли в Симоде всего два дня, но время тянулось так, словно прошла целая вечность. Перед отъездом из Токио дедушка купил мне новые кроссовки, розовые с вышитыми по бокам цветными полосками радуги. Сейчас они были заляпаны грязью. И мама, и дед взялись покупать мне разные наряды, однако обновки не радовали. Напротив, мне хотелось чего-то знакомого и привычного. Здесь, в Симоде, я искала следы ушедшего лета — обсыпанные ягодами кустики голубики, россыпи мелких белых цветов, притаившихся в овражках под резными листами папоротника. Ничего этого не было в осеннем лесу. Земля, устланная опавшей листвой, пружинила под ногами. Все, что весной расцветало и набирало силу, к осени созрело и возвратилось в почву, из которой родилось. Приближалась зима, в тот год пришли холода, каких мы давно не знали: казалось, сам ветер замерзал на лету.

Проходя вблизи замшелых стволов, я проводила по ним пальцами. Холодный размокший мох оставлял на коже зеленые пятна. Той осенью я провела много времени в одиночестве, исследуя лесные тропки на склоне холма над нашим домом.

Я вскарабкалась на валун, прорезанный трещинами красновато-бурого цвета из-за присутствия в породе примеси железа, и, вытянув шею, стала вглядываться в ту сторону, где возвышались тории[89], обозначавшие вход в святилище. Я замерла, прислушиваясь, не донесутся ли шарканье ног по камням или людские голоса. Святилище находилось в укромном уголке леса, но в конце рабочего дня там могли оказаться посетители.

Солнце опускалось все ниже, и я вдруг почувствовала свежий морозный запах. За свою короткую жизнь я ни разу не видела настоящей снежной бури, хотя слышала рассказы о мощных штормах, когда море у берегов замерзало, а скалы покрывались толстой коркой льда. Для меня это было чем-то вроде сказки из тех, что рассказывал мне дедушка. Но в тот день я верила, что такие вещи случаются на самом деле.

На полуострове было немало святилищ, чаще всего они располагались в бухтах рядом с пляжами: ярко-красные тории поднимались на скалистой гряде, сложенной из вулканических пород и вдававшейся далеко в море. Эти храмы пользовались популярностью, люди приходили туда семьями. Дети носились вокруг, пока родители писали свои молитвенные дощечки[90]. А потом все вместе сидели на берегу, ели мороженое и слушали плеск волн.

Место, куда направлялась я, находилось вдали от побережья, в самом сердце леса. Здесь нечасто бывали люди, иногда во время новогодних каникул кто-нибудь мог зайти помолиться, но в основном храм посещали только служители. Тропа, ведущая к храму, была расчищена от веток и мокрой листвы, я следовала за ее изгибами и поворотами, отмеченными связками длинных бамбуковых стеблей.

Сначала я двигалась в тени деревьев, затем вышла на поляну и окунулась в прозрачный предвечерний свет. Открывавшийся отсюда вид всегда поражал меня своей красотой: выгнутый высокой дугой деревянный мостик пересекал каменистый овраг, по которому стекала дождевая вода, дальше тянулась небольшая аллея с выстроившимися вдоль нее кленами. Мысленно я видела, как каннуси[91] в своих светлых одеждах с молитвой переходят мостки и направляются к святилищу.

В тот году дедушки и мамы почти совсем не оставалось времени на прогулки со мной, и я отважилась самостоятельно подниматься на холм. А святилище в глубине чащи стало чем-то вроде моего секретного убежища, как это часто случается с теми местами, которые мы посещаем в одиночку. Я нуждалась в таком убежище, где моя душа могла бы обрести мир и покой. Но тем вечером знакомый мне с детства лес вдруг переменился. Я поежилась, потирая перепачканные мхом озябшие руки. На память пришла древняя история — о Юки-Онна[92], снежной женщине, которая появляется в наших местах с