Книга Разночинец - Козьма Прутков №2

и то гильотину придумали. Сколько людей казнили на ней! В Вандее бретонской множество народа невинного извели.

— Так им на кровь плевать, — заинтересованно посмотрел на меня Ахвердов. — Они ведь жизнь человеческую ни во что ставят. Но почему же они глупы? Там немало людей образованных и весьма в истории сведущих.

— Потому как Демулены, Мараты, Дантоны и Робеспьеры непременно попадут на ими же придуманную гильотину, — терпеливо пояснил я. — Революция всегда пожирает своих детей, Лев Сергеевич. Вам ли не знать? А потом неизбежно приходит Наполеон, который и вовсе кровушку будет лить реками. После его войн мужиков во Франции сколько осталось? А совсем скоро, словно черт из табакерки, выскочат пруссаки, которых надменные французы называли колбасниками и глупыми Михелями, и громят их почем зря. Я своей стране такой судьбы не желаю! У нас все гораздо хуже пойдет. Мы ведь в России живем. Русский бунт — он бессмысленный и беспощадный. У нас не Наполеон придет. У нас Емельян Пугачев придет, и полстраны в пепел превратит.

— Интересный вы человек, — с сожалением протянул Ахвердов. — Даже жаль, что выпустить вас придется.

— Почему это жаль? — несказанно удивился я. — Очень даже не жаль. Мне тут, знаете ли, надоело до чертиков. И еда у вас дрянь дрянью.

— Так у нас тут, батенька, тюрьма, а не ресторан «Эрмитаж». Я бы с вами еще побеседовал, была бы моя воля, — старик подпер щеку кулаком и внимательно посмотрел на меня. — Удивительное в вас присутствует здравомыслие, а ведь человек вы довольно молодой, хоть и память потерявший. Чем на воле заняться думаете?

— Не знаю пока, — совершенно искренне ответил я. — Для меня тут все новое. Я же как заново родился. Осмотреться надо.

— Ну, что же, сударь, — одобрительно покачал головой Лев Сергеевич. — Осмотритесь. Денег у вас не то, чтобы много. Я вам сто рублей дам на первое время.

— Ну, что вы! — засмущался я. — Не стоит! Я не хочу вводить вас в расходы.

— Так вы же мне их потом вернете? — задорно подмигнул старик. — Не может быть, чтобы не вернули. Заодно и свидимся еще раз.

— Ну, если только с отдачей, — ответил я. Деньги были весьма кстати. Да и дает он мне их, хитрая сволочь, чтобы иметь возможность последующего контакта. Не доверяет до конца и правильно делает.

— А я ведь даже не представляю, где бы вы, сударь, познания свои могли применить, — сказал вдруг ревизор. — На службу вас не возьмут, потому как… э-э-э… по понятным причинам. К купеческим делам у вас сноровки нет. Ремеслу вы не обучены. Не те у вас руки. В черную работу только если? Бурлаком или грузчиком? Или на завод подмастерьем? Но вы же ведь не пойдете. М-да, сударь… Задали вы старику загадку. Если вдруг надумаете, вот вам записочка в Яхт-клуб. Должность там небольшая, но первое время крыша над головой будет, еда и копеечка какая-никакая.

— А когда я уйти отсюда могу? — спросил я с замиранием сердца, пряча записку в карман.

— Да хоть сейчас, — развел руками Лев Сергеевич. — Или, если хотите, можете тут переночевать.

— Нет-нет! — спешно вскочил я с койки. — Сейчас! Немедленно!

— Ну, сейчас так сейчас, — по-отечески улыбнулся ревизор. Так по-доброму улыбнулся, собака, что я чуть было не прослезился от умиления.

— Приказ уже третьего дня подписан и через канцелярию проведен. Вы теперь перед законом чисты. Вещи свои получите и бумаги, да и идите с богом. Вот вам сотня, спрячьте подальше. Тут, в столице, не то что в Иркутске. Полный карман вмиг подрежут. Народец по окраинам скверный!

Я вышел за ворота Петропавловской крепости уже через час. Мне сегодня везло, и на небе не было ни облачка. Нечастое дело в дождливом, болотистом Питере. Я перебрался на Петроградскую сторону, оттуда на Васильевский остров, а оттуда — на материк. Не люблю я эти острова, пропади они пропадом. Не в моем положении. Если что, и не сбежишь, загонят, как зайца.

Петербург, в котором я в прошлой жизни бывал не раз и не два, оказался смехотворно мал. Многих знаковых зданий в центре и вовсе не нашлось на своем месте. Там, где в бытность мою в этом городе восхищал архитектурой Зингер, сейчас стояло какое-то безликое здание, совершенно не цеплявшее взгляда. Те кварталы, которые я привык считать историческим центром, оказались застроены какими-то халупами, и по здешним меркам являлись самыми что ни на есть окраинами. А за ними и вовсе начиналась частная застройка и огороды. Ух ты! Я и не заметил, как весь город наискосок прошел. Как выяснилось, за Обводным каналом Питер уже почти что заканчивался. Здесь стояли какие-то склады и фабрики, а за ними раскинулись луга и пустыри, заросшие бурьяном. М-да… Надо двигать назад. Что-то разогнался я. Поесть бы!

Я осмотрел себя критическим взглядом, вздохнул и поплелся в трактир для извозчиков, что попался мне на пути. Идти в местную ресторацию мне не с руки, не пройду фейсконтроль. Да и денег жалко. Поем тут, тем более что до заветной вывески осталось метров сто, не больше. После тюремной баланды я не стану капризничать. Закажу жареного поросенка! И гурьевскую кашу! И расстегай! И икру черную! Она тут должна быть дешева. И ботвинью! Я ведь в жизни не ел ботвинью и даже не знаю, что это такое. Я прыснул от смеха, представив себя делающим такой заказ в трактире для извозчиков и приказчиков с ближайшего рынка. В дурдом ведь отвезут, или просто в шею погонят.

Я открыл дверь и вошел в полутемное помещение, уставленное дощатыми столами и лавками. Публика тут сидела самая непритязательная, и каждый был занят своим делом. Кто-то степенно и шумно хлебал щи, кто-то не менее чинно пил чай. И что не могло не радовать, все было на меня наплевать. По крайней мере, те несколько взглядов, что мазнули по мне, показались совершенно равнодушными и пустыми. Я сел за свободный стол, куда через пару минут подскочил половой, молодой парнишка в мятой рубахе и с усталым лицом.

— Щи с убоиной — семнадцать копеек, — пробарабанил он с отсутствующим видом. — Щи пустые — одиннадцать. Каша — семь. Чай — пять копеек пара.

— А ботвинья есть? — решил пошутить я.

— Не